Поляков написал:
«Патриотическое воспитание сейчас считают главнейшим.
Но я постоянно твержу: где плоды от СОВЕТСКОГО патриотического воспитания? почему не спасали СССР?
Где плоды КОММУНИСТИЧЕСКОГО воспитания?»
Так вот, до революции была колоссальная система православного и верноподданического воспитания. Учили, например, тому, что время проезда по улице генерала или епископа (и, по определению, царя) было необходимо снять шапку. С того, кто не успевал, шапку снимали городовые (срывали и кидали в канаву, чтобы в другой раз был внимательней). При всём при этом в семьях городских образованных людей не просто было принято фрондировать, а всё обстояло круче — тех, кто не фрондировал, обсирали с ног до головы. Доходило до того, что верноподданичество стало уделом мясников, резников и продавцов колбасы, городских низов. мелких буржуа (кроме, конечно, губернаторов и генералов) — остальные чурались этого немодного течения. Чем всё закончилось, всем известно.
Советские тоже целовали флаги, менялись вымпелами, всячески клоунничали возле монументов, маршировали, простите, в пелотках и педоэротических юбках и гольфах, но как только развалился СССР — все просто разошлись по оптовым рынкам, дискотекам и панелям, и думать про это забыли. Осталось разве только в анекдотах
Вместо перезапуска назойливой, трескучей и неэффективной пропагандистской машины, которая в России от века пытается апеллировать к хтоническим безднам, стоило бы взглянуть на США.
Вон под Майами живёт один мой дядя. У всех одинаковые дома, точнее, дома-то разные, но участки приблизительно одинаковые, газон и флаг Америкэ-мамэ. Живут там не только джонсоны, но и мексиканцы, китайцы, даже кубинцы. Почему они его поднимают? Их заставляют? Им доплачивают? А вот и нет нахрен.
Это как система определения «свой-чужой». Не хочешь, чтоб тебя считали говном, чужим, неблагодарным, вернее, хочешь, чтобы тебя приняли в корпорацию, сочли своим — поднимай флаг. А если ты начнёшь крыть Америкэ-мамэ, говорить, что концлагеря для японцев это было плохо, или бомбить Хиросиму было плохо — тебя сочтут говном и теплом не окружат. Даже в Нью-Йорке, отнюдь не в любом либерально-содомитском ашкеназнике можно Америкэ-мамэ хаять, а уж хаять и попутно зарабатывать — там нельзя НИГДЕ.

Миф подчиняет историю.

Миф сочиняет свою историю - свободно переделывая прошлое и рассказывая ту сказку, которая нравится миллионам ушей.
За что любят Сталина?
Почему каждый год, в день рождения дяди Джо, мы снова видим, что его бюст у Кремля тонет в цветах, а какие-то люди, большинство из которых родились уже после Чейн-Стокса, все так же тянутся целовать его каменный нос?
Сталин - это миф о равенстве и справедливости.
Это миф о строгом, даже жестоком, но подлинно народном царе, который пошел войной на начальников - наказал их, начальников, пересажал, расстрелял за воровство и зазнайство, и только после него они пустились в пляс, отменили скромную, но зато всеобщую уравниловку и начали жировать.
Ну ничего, новый Сталин еще придет, он еще их, сволочей, по лагерям распихает.
Так говорит миф.
Говорит - и велит целовать каменный нос, чтобы вернулось равенство, а возмущенные нынешней несправедливостью люди охотно целуют.
Но что мы увидим, если попробуем забыть о логике мифа и заглянуть - ну буквально одним глазком, уж очень там страшно, - в саму сталинскую эпоху, в ее документы, в ее дневники и мемуары?
Мы увидим там невероятное - африканское или, быть может, индийское, - неравенство.
Мы увидим такую свирепую несправедливость, на фоне которой яхты и брюлики из двадцать первого века сами покажутся нам сладкой сказкой, волшебным сном о грядущем золотом веке.
Потому что когда у него есть яхта, а у тебя нету, у тебя только приватизированная квартира, дача с участком в шесть соток и курица в супе - это обидно, конечно, но такую обиду как-нибудь можно и пережить.
А когда у него есть должность, паек, бронь, паспорт, прописка в городе, а у тебя нету, и поэтому он будет жить, а ты умрешь, и ты умрешь буквально завтра - от голода или на передовой, - это совсем другая сказка, и до счастливого ее конца - привет Чейну-Стоксу, - многие так и не добрались.
Подлинная сталинская эпоха была заполнена лихорадочными, суетливыми, часто даже отчаянными поисками хоть какой-нибудь регулярной еды, не ведущей к гарантированной смерти работы, жилья, надежных документов, дающих право уехать в город, устроиться в эвакуации, питаться в отдельной столовой, получить комнату, выбить себе еще хоть чуть-чуть жизни по принципу: умри ты сегодня, а я завтра.
И каждое перемещение вверх в иерархии сталинского мира: из крестьян - в городские, из обычных рабочих - в забронированные, из служащих - в партработники, из простых зэков на общих работах - в придурки, из пехоты - ну хоть куда-нибудь, где не ходят в атаку, в штаб, в госпиталь после ранения, - любое такое перемещение по сложной лестнице вопиющего неравенства давало голодному, запуганному, отлично выдрессированному человеку шанс перейти в будущее, а не быть сваленным в качестве трупа в ближайшую канаву прямо сейчас.
А человек - вот капризная скотина - не хочет в канаву.
Человек хочет жить.
И если единственный способ выжить - это забрать у государства немного неравенства, стать хоть самым мелким начальником, хоть хлеборезом на зоне, - то, я вас уверяю, он заберет.
Нарежет хлеб так, чтобы сытым был он, зато вы - опоздавший занять эту должность, почему-то не принятый на нее, - упадете на пол и сдохнете.
Так жил сталинский мир.
Но миф об этом забыл.
Миф - вместо всего этого - рассказывает нам историю про одну огромную столовую, где хлеба было пусть мало, но зато всем поровну, и где если кто-то и умер, то только шпион какой-нибудь, вор, диверсант.
Но почему миф выбрал эту придуманную столовую, эту сладкую сказку?
Зачем ему - мифу - врать?
Дело в том, что неравенство и жестокость сталинской эпохи имели масштаб грандиозный, но и людей, которые пробивались сквозь это неравенство, выбивали себе документы, пайки, должности, право умереть завтра, а не сегодня, - было много.
Они и не умерли.
Они прожили долгую жизнь, сделали стремительную карьеру, стали из ничего - всем, ну или хотя бы чем-то.
Сталинская эпоха открыла огромные возможности для соревнования за место под солнцем, соревнования на беспощадных условиях (проиграл - падай в канаву), но те самые "сто тысяч вакансий", которые обещает любая революция, как раз те годы и дали, и дали в количестве намного большем, чем формально революционные 1917 или 1991 год.
Бесконечные толпы деревенских ребят - прошедших через гибель близких, через раскулачивание, войну, аресты и расстрелы - которые, совсем как мины, ложились вокруг них близко-близко, - и, главное, через ежедневный страх не выполнить приказ, оказаться героем доноса, попасть в плен, провалить план, - эти бесконечные толпы вчера еще неграмотных и нищих людей хотели жить, и они смогли выжить, и кем-то существенным в жизни стать.
Они - как теперь, в следующем веке, принято говорить, - поднялись на социальном лифте.
И миф - запомнил именно этот лифт, саму эту возможность продраться сквозь неравенство и жестокость, и получить документы, и стать хоть крохотным, но начальником.
Нарезать хлеб так, чтобы жить, - когда у других не получилось, и они умерли.
Но правда выжившего, правда успешного и состоявшегося в кошмарных условиях человека - она всегда не про то, что ему повезло, не про то, что у него была хорошая анкета, нужное происхождение, вовремя полученное ранение, место в городе, голосование за те резолюции, за которые надо голосовать, паек категории "выживет", допуск в столовую. Что кто-то протянул ему руку - и втащил его, вшивого и худого, в последний уходящий вагон.
Человек - вот самолюбивая скотина - об этом вспоминать почему-то не хочет.
И миф не хочет.
Миф хочет рассказать сказку о том, что выжившие и преуспевшие были не просто везучими, ловкими, сильными, хитрыми ребятами, состоявшимися в аду, - нет, в сказке должно быть сказано, что сама жизнь была строгая, но справедливая, и выжили лучшие, а вовсе не хитрые или везучие, и хлеба всем дали поровну, но кто-то работал, а уже потом ел, а кто-то хотел есть, но не работать, и только за это он был наказан и упал в канаву.
В последнем вагоне уехали честные, трудолюбивые, хорошие люди. Им было трудно, но они поймали протянутую руку и попали внутрь, а кто не попал - тот плохой, он предатель, зарвался, проворовался, и потому не попал.
Это равенство.
Это строгое, но справедливое время.
Это Сталин.
Целуй каменный нос.