Как же при всей этой благодати Украина дошла до жизни такой, что ужасный конец представляется предпочтительным в сравнении с ужасом без конца?
Много говорят о коррумпированности элиты, буквально разворовавшей страну. Но тут же возникают встречные вопросы: почему 52 млн человек с упорством, заслуживающим лучшего применения, выдвигали именно таких управленцев? Почему при всей разнице методов руководства и сложившихся традиций российской, белорусской и казахстанской элит для них словосочетание «государственный интерес» несёт ясную и однозначную смысловую нагрузку, в то время как для украинских правителей это в лучшем случае что-то из области запредельного? В худшем же ссылка на государственный интерес на Украине — не более чем средство обмана собственного народа. Как вышло, что миллионы радостно соглашались быть обманутыми, обобранными, лишёнными будущего ради неких чуждых и далёких им символов — символов, не имеющих ничего общего ни с советской цивилизацией, из которой они вышли, ни с цивилизацией европейской, в которую они якобы мечтали влиться, а главное — с реальной жизнью?
С моей точки зрения, ответ на все эти вопросы даёт единственное существенное и хорошо заметное отличие принципов государственного строительства, принятых на Украине, и тех, которыми руководствовались российская, белорусская и казахстанская элиты. В трёх последних случаях строились государства граждан. В Белоруссии националистические партии влачат жалкое полумаргинальное существование. Только в последние три-четыре года у официального Минска начал проявляться спрос на лояльный «государственный национализм», который, с одной стороны, противопоставляется национализму оппозиционному, а с другой, должен создать белорусским властям точку опоры для микширования определяющего российского влияния в ЕАЭС.
В Казахстане существовал и существует довольно сильный казахский национализм, который, впрочем, не оформлен структурно (партийно) и проявляется скорее на бытовом уровне и на уровне отдельных бюрократических группировок. Но опытнейший Нурсултан Назарбаев с первых же дней существования независимого Казахстана чётко определил именно казахский национализм в качестве главной угрозы стабильности, территориальной целостности и самому существованию страны. Была принята концепция строительства не казахского, а казахстанского государства. Националистам пришлось удовлетвориться доминированием «национальных кадров» в политике и бизнесе. Но это доминирование не было абсолютным, а права инонационального, в первую очередь русского (русскоязычного, русскокультурного), населения были закреплены законодательно. Что касается России, то русские националисты до сих пор активно публично страдают по поводу того, что имперский дискурс в российской политике так и не сменился национальным, то есть опять-таки Россия строилась не как государство русских, а государство вначале россиян, а в последние годы – Русского мира.
Таким образом, Москва, Минск и Астана добились внутренней стабильности на основе межнационального компромисса, обусловившего отказ от националистической политики. Адекватная внутренняя политика сделала возможной и конструктивную компромиссную политику внешнюю. Несмотря на все проблемы и противоречия, Россия, Белоруссия и Казахстан с середины 90-х годов шли по пути реинтеграции постсоветского пространства на новых политических, экономических, идеологических основаниях.
Украинское государство с первых дней своего существования начало создаваться как государство «титульной нации». Приоритет был отдан именно национальному строительству, а слова, приписываемые графу Кавуру: «Мы создали Италию. Теперь мы должны создать итальянцев», — трансформировались украинскими националистами в «Мы создали Украину. Теперь мы должны создать украинцев». Вместо концепции равенства граждан была принята концепция «позитивной дискриминации», когда необходимость приоритета всего «украинского» объяснялась веками «угнетения».
