Пересчет евреев в алие

    Знаменитый американский драматург Дэвид Мэмет как-то рассказал анекдот: «Террорист заходит в самолет и спрашивает: «Кто здесь еврей?» В заднем ряду встает старик и говорит: «Ой-вэй, это очень интересный вопрос».

    Сам Мэмет дал свое четкое определение еврейства: «Что хватило Гитлеру, хватит и для меня».

    Увы, в Израиле бюрократический взгляд на еврейство выглядит иначе. В понедельник  бомбу взорвало Управление регистрации населения МВД. Напомню, что это министерство – вотчина большого «любителя» алии, рава Арье Дери. В чем был смысл этого сообщения, понять можно, но понимать не нужно. «Мэсседж» был примитивен, но подкреплялся якобы достоверный данными: из 57337 репатриантов, прибывших в страну с 2012 года из России, лишь 4,7% были евреями по Галахе, а из  37958 репатриантов из Украины, «правильными» (по версии Управления) евреями были лишь 8%! А в целом среди репатриировавших за этот период лишь 14% (вдумайтесь в эти «ужасные» цифры!) «настоящие» (с точки зрения Управления регистрации населения) евреи! Есть отчего кричать «Гевалт!». Ведь это настоящее нашествие гоев в Израиль! Это пострашнее, чем оккупация Европы мусульманскими беженцами.

    Эти цифры любому критически мыслящему человеку показались бы, мягко говоря, недостоверными. А процент галахических репатриантов из США —  30% и из Франции – 27% и вовсе вызывали полное недоумение. Ну ладно, встанем на мгновение на точку зрения «Дери и компании». Даже если предположить что «гои» из России и Украины «проникают» в Израиль за лучшей жизнью, то с какой стати преуспевающим неевреям из Франции и США так рваться в куда более скромное по уровню жизни еврейское государство?

    Сенсация от Управления регистрации населения продержалась всего около четырех часов, но успела вызвать бурю, не утихающую до сих пор. Уже к полудню того же дня   МВД опубликовало сообщение: мол, в опубликованные управлением данные по еврейству репатриантов «вкрались неточности». Вот так… Тихой сапой «вкрались»… «Неточности». Не фига себе, неточности!  Это ж как надо не уметь считать, чтобы появились такие «неточности»! И для чего вообще нужно сообщать «городу и миру» такие данные?

    На самом деле, трюк этот хорошо известен. Есть даже старый анекдот на аналогичную тему. Выбирают председателя колхоза. Вдруг встает один человек. «Его нельзя выбирать: у него дочь – проститутка». «Простите, но у меня вообще нет дочери!» «Не знаю, мое дело сказать, а вы уж разбирайтесь».

    Принцип понятен. Далеко не все, прочитавшие первое страшное сообщение, узнают о «вкрадшейся неточности». И данные о «гойском нашествии» застрянут в умах «кошерных» обывателей. Они так и не узнают, что по данным Сохнута лишь 3% (прописью – три) репатриантов из Франции – неевреи по Галахе. Аналогично, по данным организации «Нефеш бе-нефеш», содействующей репатриации из США, 97% репатриировавших из США за «отчетный период» — «правильные» евреи. 97, а не 30 процентов, как «посчитали» в Управлении регистрации населения. Как говорится, почувствуйте разницу.

    Зато как встрепенулись борцы  против Закона о возвращении! Практически мгновенно в твиттере отреагировал министр транспорта Бецалель Смотрич:  «Недопустимо, чтобы столько не евреев иммигрировало в Израиль, воспользовавшись проблемным законом. В этом причина проблем с гиюром, браками и т.д. Мудрый избегает ситуации, из которой не может выйти умный». Да уж, мудр Смотрич… Нет репатриантов – нет проблем!

    По данным организации «Натив», осуществляющей проверку права на репатриацию и считающее получше, чем «математики» МВД,  47,5% репатриантов из стран бывшего СССР – евреи по противным мне формальным признакам закона.

    Впрочем, у меня вообще мерзкий осадок после всех этих «оправданий» Сохнута, «Натива», других организаций. Мне омерзительны эти подсчеты еврейства и «гойства». Это отдает неприкрытым расизмом.

    Десятки тысяч «недоевреев» служат в израильской армии, вносят свой огромный вклад в экономику страны, являются пламенными патриотами Израиля. На мой взгляд, они куда более евреи, чем многие «кошерные евреи по Смотричу», которые не служат в армии и забрасывают камнями воинов ЦАХАЛа. Депутат от НДИ Юлия Малиновская написала: «Я как-то спросила г-на Смотрича, вправе ли я, по его мнению, считаться еврейкой, т.к. я еврейка только «наполовину» – мама у меня еврейка, а папа – нет. Г-н Смотрич дал милостивое согласие считать  еврейкой и меня. Тогда я спросила, что бы было, если бы ситуация была обратной (т.е. я была бы еврейкой только по отцу). На это министр Смотрич ответил, что кабы дело зависело от него, я бы не имела права ни репатриироваться в Израиль, ни называть Израиль своей страной».

    Репатрианты не должны ни перед кем оправдываться. Они граждане нашей страны. И мне глубоко наплевать, какие «исправленные» цифры представило Управление регистрации населения и насколько они верны. Я считаю евреем любого, кто разделил непростую судьбу моего народа. И я знаю, что так же, как я, считают очень многие израильтяне.

    Мы должны противостоять всяким попыткам смотричей и дери насаждать у нас государство Галахи.
    Лев Авенайс.

Развилка

Эта невероятная история произошла со мной в июле 1991-го года. К тому времени вся наша семья давно превратилась в «ватиким» (старожилов). Мы жили в Израиле уже больше года, а огромное цунами русскоязычной репатриации выбрасывало ежемесячно на солнечный тель-авивский берег бесконечное количество обалдевших очкастых интеллигентов, ни на каком языке, кроме самого великого, не говорящих. Собственно, ватикой я ощутила себя в полной мере уже за год до этого, в июле 1990-го, когда соотечественников в обшарпанных многоэтажках иерусалимского района Гило вдруг стало много. И все они были только что приехавшие.
К нам в дверь иногда робко стучали. - «А правда, что здесь живет русскоязычная девочка, хорошо знающая иврит?». – «Правда», - с гордостью сообщала бабушка. –«Мы здесь уже два месяца!». –«Плюс к тому вообще-то я в детском подполье училась пять лет», - скромно добавляла я. Не знаю, что производило на соотечественников большее впечатление – детское подполье или стаж сроком в два месяца в стране обетованной – но они тут же полностью полагались на мои знания и я шла с ними куда надо было – в банк, больничную кассу, к хозяевам квартир, покупать арбузы…
За первые несколько месяцев, проведенные на исторической родине таким образом, эго мое выросло до невероятных размеров, а вот счастья, надо сказать, не прибавилось. Розовые мои очки, изрядно запотевшие от многих лет веселой сионистской тусовки в Москве, покрывались бесконечными трещинами. Первым шоком было знакомство с русскоязычной молодежью в ульпане, в который меня отправили насильно, несмотря на глубокие познания в иврите. Просто других вариантов у минпроса для репатриантов-подростков не было. Тогда я впервые узнала, что мир состоит не только из московского физмата. Хотя я об этом подозревала и раньше, занимаясь в лыжной спортшколе, и вообще будучи девочкой общительной. Но только в Израиле ощутила в полной мере, насколько мир многогранен, а русский язык разнообразен…
Из этого многогранного мира я, конечно, вычленила несколько интеллигентных мальчиков и девочек, и с ними вполне удачно дружила, но чувствовала себя как-то растерянно. Наши подпольщики были даже тогда уже каплей в море, они где-то растворились, и вокруг были самые обычные подростки алии 90-х. Они были милы, но неужели только ради общения с ними я перевернула весь свой мир? Можно ведь было с тем же успехом оставаться в родном московском 444-м физмате, который многим из учеников служил второй семьей.
Следующее разочарование постигло меня при встрече с израильской школой, до которой меня все же допустили через полгода после приезда. Израильские подростки почему-то не знали об Израиле абсолютно ничего, да и не хотели знать. Многим из них даже не было известно, что такое кав-тэт бе новембер; более того, об операции Энтеббе, которую мы в подполье изучали по двум разным фильмам, они имели довольно смутное представление! Да и ничего другого гиловских школьников не интересовало тоже. Помимо мальчиков, влюбленностей и т.д. К слову сказать, эта тема и меня вполне волновала, но… как бы это сказать… в каком-то более осмысленном контексте, что ли.
К сожалению, переезд в интеллигентный город Кфар-Сабу, рядом с которым мама нашла работу по специальности, ничего кардинальным образом не изменил. Одноклассники безусловно были больше похожи на нормальных людей, они были рады помогать репатриантам, которых до сих пор видели только по телевизору, они чуть больше читали, умели петь под гитару и хипповать. Но кругозор их был все равно относительно невелик, и потому неудивительно, что эти милые мальчики и девочки с невероятным воодушевлением восприняли, все до единого, подоспевшие вскоре ословские соглашения. У них просто не хватало знаний, чтобы оценить таившееся в этом чудесной фишке опасности. Короче, при всем желании, я не понимала, о чем с ними говорить. Мир тесен для инопланетян…
Первые недели в стране я была в шоке, сглаживающимся только ощущением, что мы все еще гуляем по удивительной загранице и скоро вернемся домой. Я не понимала – где же те израильтяне-сионисты с горящими глазами, готовые на подвиги ради своей страны, о которой они знают хотя бы чуть больше меня?
И вдруг я их нашла! Нас пригласила к себе некая Мирьям, опекавшая репатриантов из России. Это еще было время, когда таких людей были десятки, потом сотни, и каждого можно было опекать отдельно…
В квартире Мирьям моему взору предстал новый, невиданный доселе мир, в котором мне нравилось абсолютно все. Мне нравились серьезные, очкастые мужчины в белых кипах, о чем-то все время вежливо спорившие друг с другом. Еще больше мне нравились интеллигентные, доброжелательные женщины в а-ля- библейских головных уборах. Некоторые одевались как английские лэди, и их шляпки, строго подобранные в тон ко всему остальному, тоже были восхитительны. Дом Мирьям был переполнен книгами и интересными играми, вокруг сновали вежливые и начитанные, в меру хулиганские дети. От всего этого веяло чем-то очень знакомым…и абсолютно незнакомым.
В нашем подполье, над которым витал дух Сохнута, очень много времени посвящали ивриту и современной израильской истории. Относительно мало - библейской истории, больше на уроках рисования. И совсем нисколько – современной Галахе. Я знала только то, что можно было знать из дома: что в Пэсах вместе с хлебом едят мацу, в Хануку готовят драники, а на Пуримшпили кто-то приносит уши Амана с маком, ну и т.д. И вдруг мне отрылся целый затерянный мир, удивительно четко устроенный, очень интересный, бездонный по своей глубине, и почему-то только этот мир органично вплетался в мою московскую ментальность.
Я с восхищением слушала хор из родителей и пятерых мальчишек, задорно исполняющий благодарственную молитву после еды. Внимала спорам веселых, смелых поселенцев – сыновей Мирьям – о том, где какие надо устанавливать форпосты для лучшей отловли террористов. Млела перед ее дочкой, скромной беременной учительницей, прочитавшей, кажется, все книги на свете об Израиле, и перед ее утонченным французским мужем Жаки.
Но наибольше восхищение у окружающих вызывала конечно сама Мирьям. Образования у нее почти не было. А когда его было получать? Ей, старшей дочери, надо было помогать родителям, оставившем все имущество в Германии (хорошо, что хоть сами спаслись вовремя), помогать мужу становиться на ноги, помогать своей единственной стране и четырем своим детям появиться на свет – а все это было ох как трудно…Самостоятельного рабочего стажа тоже особо не было – всю жизнь она помогала мужу, собиравшему по миру деньги на известную израильскую больницу, колесила с ним повсюду, и в каждой стране, где останавливались, немедленно изучала местный язык и распахивала свой дом для местных гостей.
Одета она была по всем канонам ортодоксального иудаизма, держалась скромно и с достоинством. И ее муж - давно остепенившийся, известный в Иерусалиме человек – каждую минуту видел в ней королеву. Он относился к своей жене в тысячу раз уважительнее, чем знакомые мне москвичи к своим сверхэмансипированным женам. Примерно тоже самое можно было сказать про детей Мирьям и их жен. И я решила, что тоже так хочу в будущем. Что вроде бы я попала к своим.
Одна только загвоздка была во всей этой истории. Почему-то в этой стране для того, чтобы общаться с такими приятными и родными людьми, необходима была вещь, по моему мнению тогда несколько лишняя – вера в Б-га. Меня воспитывали в честности с самой собой. Я не могла участвовать всей душой в молитвах, не будучи уверенной, что этот непонятный Б-г и вправду существует. При этом убеждаясь во всем исключительно на собственном опыте и будучи не склонной к какой-либо эзотерике, я не могла себя в его существовании убедить тут же, только ввиду практичности этого дела, как некоторые тогда делали.
Поэтому в религиозную сионистскую школу я не пошла, а тут еще и Кфар-Саба подоспела, и в моей жизни произошел вираж в какую-то непонятную сторону: как уже было сказано выше, попала я в логово левых израильских интеллигентов. Задыхаясь в этой на первый взгляд приятной среде, как физически, так и морально, я очень скучала по вожделенному, почти обретенному мной миру религиозных поселенцев, и при любой возможности ездила в гости к Мирьям и другим подобным знакомым.
И вот, летом 1991-го года, к началу первых моих израильских каникул, Мирьям меня обрадовала: во-первых, мои глубокие знания иврита были оценены по достоинству и меня пригласили работать летом переводчиком в детском лагере! А еще до начала лагеря она выбила нам с мамой места в субсидированной экскурсии в какой то мерказ кейф (центр кайфа). Народ, приглашенный на эту экскурсию, делился на две части: ультраортодоксальные женщины с детьми и наши с вами соотечественницы с ними же. Ну и ладушки.
Никакие горки и батуты 14-летней девице конечно не нужны, но я была рада лишний раз вырваться в Иерусалим и в особенности пообщаться с таким количеством религиозных женщин одновременно. А вдруг там есть мои ровесницы и я заведу, наконец, крепкую дружбу с какими-нибудь юными поселенками?
Ультраортодоксальные женщины мне были известны только по моей «подпольной» подружке, репатриировавшейся на год раньше меня и похаредевшей за это время. Собственно, она осталась такой же чудесной девочкой как и была, только покрой одежды у нее стал очень строгий. Вообще, все ее школьные подружки одевались строже, чем внучки Мирьям, к примеру.
Однако строгий покрой одежды этих девочек мне импонировал. Где-то он даже вызывал у меня снисходительную улыбку: наш физмат им и не снился. У нас на входе каждый день стояла завуч, проверявшая нет ли у советских одаренных девочек, не дай Б-г, сережек в ушах или, чего доброго, часов на руках. А эти все сплошь ходят с сережками и часами, тоже мне скромницы!
В очень веселом настроении прибыли мы с мамой к иерусалимскому экскурсионному автобусу. Разглядывая переднюю половину населения, я с интересом заметила для себя, что таких женщин я все-таки еще не видела. Большинство из них носили скромные платки, явно повязанные на бритые наголо головы. У каждой на коленях сидело несколько очень потных детей, как они все друг на друге умещались было непонятно, но они явно к этому привыкли. Мамы все как одна сулили детям большой кайф в скором будущем. Очень толстая и страшная женщина все время звала какого-то Срулика, не обращая внимания на пяток остальных выбритых мальчиков с длиннющими пейсами. Женщины шептались, что у нее, в общей сложности, родился двадцать один ребенок. В моей голове это не укладывалось, но что мне за дело? Я пыталась выловить взглядом какую-нибудь религиозную подростку.
Сухопарая женщина по имени Двора провела нас на заднюю половину. Ей поручили курировать русский сектор, поскольку она знала английский чуть лучше других. Я ей сразу объяснила, что мне английский не нужен, и вообще – я своя.
Дамы с задней половины, в своих самых красивых советских кофточках и брючках, торжественно накрашенные, с аккуратно завитыми кудрями, сидели чинно, но чувствовали себя весьма неприятно. Женщины с передней половины бросали на них презрительные взгляды и перешептывались. Мои соотечественницы нервно бросали взгляды на свои кофточки – невыглаженные, что ли? Я же была всем горда – своей вроде бы правильной одеждой, пониманием ситуации, знанием всех на свете языков – одним словом, ватичка.
И тут еще, плюс ко всему, сбылась вдруг моя главная мечта: когда автобус остановился на вынужденную остановку и часть народу вышла, ко мне подбежала религиозная девочка моего возраста с первой половины. Самая настоящая!
-А правду говорят, что ты русская, которая хорошо знает иврит? – спросила она, почему-то шепотом.
- Я не русская, а еврейка из России, - привычно поправила я.
Ей до этих нюансов никакого дела не было.
-Меня зовут Фейги, а тебя, давай знакомиться, - прошептала девочка в телеграфном ритме.
Я несколько удивилась. Куда мы торопимся? Весь обещанный кайф впереди.
- Меня Маша. Это как Мирьям, еврейское имя. А почему Фейги? Это же на идише, у тебя есть ивритское имя?
- У меня к тебе очень срочное дело, - игнорировала мой этнографический интерес Фейги, - ты знаешь слова песни «Кан ноладти»? («Здесь я родился»).
Знаю ли я слова «Кан ноладти»??? Всего два месяца назад эта израильская песня заняла третье место на Евровидении. Ее пели все – от мала до велика. В школах, детских садиках, хайтек-фирмах, наверное и в тюрьмах тоже. Даже густонакрашенные фрэхи, для которых ничего на свете кроме противоположного пола вроде бы не существовало, в ту пору пели на каждом перекрестке о том, что здесь они родились, другого дома у них нет, после двух тысяч лет здесь придет конец их странствиям, и т.д. Так как можно не знать слова?
-Скажи мне их быстро-быстро, я записываю, ладно? Или ты не помнишь?
-Я не помню слов песни??? Записывай, сейчас продиктую тебе все, – и я за считанные минуты наговорила этой инопланетной Фейге скороговоркой весь текст. Однако же пока я говорила, все таки люди начали заходить в автобус.
-Фейги, что ты здесь делаешь? – Одна из этих абсолютно одинаковых косыночно-бритых женщин тронула мою новую знакомую за руку. – А ну ка марш на место, мы с тобой там разберемся! - И она увела куда-то мою новую знакомую, бросая в мою сторону непередаваемые взгляды.
Я совершенно обалдела. Вроде эта Фейги не маленькая, в автобусе не потеряется. Почему ей нельзя ходить по автобусу и разговаривать с интеллигентными, прилично одетыми девочками ее возраста?
Пока я пыталась понять, что же произошло, передо мной возникла сухопарая фигура Дворы.
-Ты зачем это сделала? – ледяным голосом тихо спросила она.
- Сделала что???
- Зачем этой девочке слова такой песни рассказывала?
- Какой такой??? – возмутилась я. – Эта же самая лучшая песня в Израиле, очень еврейская, очень сионистская! Что в ней может быть плохого и вообще, как ее можно не знать?
- Сионистская – не значит еврейская, – тем же ледяным тоном отчеканила Двора.
- То есть как это?
- Мне сейчас некогда вести с тобой диспуты, посреди автобуса, - прошептала Двора. – Закроем эту тему. Девочку сейчас очень ругают. Ей придется всерьез обдумать свой проступок. Прошу здесь больше в подобные разговоры не вступать.
- Нет уж – парировала я. – Я так не согласна. Если Вы хотите, чтобы я всерьез обдумала свою ошибку и больше ее не повторяла, я требую объяснить мне в чем дело. Иначе я могу ее повторить.
- Ладно, - покорилась судьбе Двора, - в двух словах: в песне не упоминается Всевышний. Ни разу. Никакая израильская земля никого не интересует, если рядом не присутствует Всевышний. Хорошим верующим девочкам нельзя петь такую песню и запрещено знать ее слова. Они должны петь только про Б-га. Вообще, им желательно как можно больше говорить про Б-га, а не про всякую ерунду. На этом все, - и она зашагала обратно на свое сиденье с максимальной быстротой.
Я сидела совершенно ошарашенная. Ну ладно, подноготную этого странного происшествия можно обдумать потом, но что же теперь дальше делать? Среди русской половины, такой скучной и знакомой до отвращения, девочек моего возраста не было. А среди таинственной первой половины – как раз были, я видела не одну. И потом, эта Фейги выглядела очень милой, я как раз хотела с ней подружиться. Чем же мне привлечь их внимание? Мальчики, понятное дело, здесь вообще не в тему. Израильская земля, оказывается, тоже не катит. Короче, можно говорить с ними только о Б-ге. Гм… Не самое мое сильное место… Чем же я могу их в этой области заинтересовать?
Пока мы ехали, я перебирала в голове слова, связанные с заданной темой – Б-г, небеса, предначертание, судьба…И вдруг меня осенило. Как же я сразу не подумала? Это же как раз и есть мой конек! Ну сейчас я им покажу высший класс – знай наших.
И тут мы как раз приехали. В душный, влажный центр страны, от которого я и сбежала аки Мцыри. Рядом был вход в переполненное людьми пространство и уже от автобуса было видно, что к каждому аттракциону стояла длиннющая очередь из папаш в штреймлах, мамаш в черных колготках и наглухо застегнутых платьях, а также их бесконечных детей. Двери автобуса раскрылись и в него пахнуло тяжелым бней-браковским хамсином. Какой-то ребенок грустно спросил на весь автобус: мама, а это уже кайф?
Народ дружно вывалился из автобуса и побежал ко входу. Пройдя через горнило касс мы всей компанией потопали на какую-то лужайку внутри «центра кайфа» во главе с некой главной сопровождающей и ее помощницей. Неподалеку от лужайки стояла будка мороженщика и главная закричала: сюда не подходите, не дай Б-г, здесь нету глата!
- Интересно, что это за глат, которого нет – подумала я, однако мысли мои тут же перескочили на другое – я усиленно готовилась к своему предстоящему выступлению.
Люди тем временем вели себя точно в соответствии с моими ожиданиями. Мамаши с маленькими детьми все разбрелись по аттракционам, и тут наша задняя половина не отстала от передней. Взрослых женщин без маленьких детей было немного, они тут же разбились на две оживленно болтающие кучки, одна из которых обсуждала, как здесь мило и в целом кошерно, другая – какой это кошмар, но хоть бесплатный. Моя мама, естественно, примкнула к последней.
Немногочисленные израильские девочки-подростки, которых не подрядили помогать с младшими детьми, образовали свою кучку. В точности в соответствии с моими ожиданиями им особенно нечего было делать, и они выглядели скучающими. «Чем бы нам пока заняться, не пойдем же мы с горок кататься», - сказала одна из них.
Ок, вот сейчас мой выход!
- У меня есть идея, чем нам всем заняться, - громко сказала я, стараясь наиболее четко выговаривать каждое слово.
Они посмотрели на меня с большим интересом. Как смотрят на хорошо обученную обезьяну.
-Ты русская? – осторожна спросила веснушчатая рыжая девочка, чуть младше меня.
-Еврейка из России. Я уже год в Израиле.
- Всего год? Как ты хорошо говоришь на иврите! (Так. Вроде бы все идет по накатанной).
- Я училась в еврейском подполье. А еще я умею гадать по руке. Хотите, я расскажу вам про ваше будущее?
Глаза у девочек расширились.
- По руке?, - спрашивает веснушчатая. А откуда ты знаешь наше будущее по руке?
-Ну… Б-г подсказывает мне… (Так, кажется, надо с ними говорить?)
Девочки смотрят на меня с некоторым страхом, но возрастное любопытство берет свое.
-Я хочу попробовать! – звонко говорит веснушчатая, оглядываясь по сторонам. Однако никого на лужайке кроме нас нету.
- Давай руку, - профессиональным тоном медсестры говорю я. – Так… Посмотрим… Главная линия очень четкая и длинная, ты проживешь хорошую, долгую жизнь.
- С помощью Господа, - радуется веснушчатая. – А еще что?
- Еще… Скоро у тебя приятное событие. Неожиданное. Ну вот прямо совсем скоро.
-Точно! – веснушчатая весело оглядывается по сторонам – она права! А когда?
- Ну.. Месяца этак через три…
-Ух ты, а мама говорила – через четыре. Ну это, наверное, не очень большая разница. Значит у меня все-таки будет братик? Правда? А мы уже свыклись с мыслью, что у нас все девчонки. Класс! Пусть даже рождается на месяц раньше. Здорово ты гадаешь.
За ней подходит другая. У той тоже, слава Б-гу, линия жизни ничего себе. И всякие предстоящие важные события. Она сама мне рассказывает, какие. Экзамен по музыке, к примеру.
Я уже давно гадаю по руке. И знаю по опыту, что клиенту много не надо. Только начни, и он сам тебе все расскажет. Ему же хочется быть услышанным. Главное – уметь слушать. Я вроде умею.
Процесс вполне пошел. За этой девочкой приходит англоязычная, там намечается поездка в Америку к родственникам. Надо все продумать. И т.д. Я думаю вместе с девочками, делаю предположения, советую. Они окружили меня плотной толпой и тихо спорят, кто следующая. Так-то, знай наших!
Подходит худенькая, бледная девочка моего возраста, может чуть старше. Тихо говорит: сейчас моя очередь. Мне очень нужно. Погадай мне, пожалуйста.
Отчего же нет? Погадаем. Ну с линией жизни все в порядке. А вот – хмурюсь я – очень важная развилка. Надо принять решение. Причем безопасного обхода нет.
-Да – шепчет девочка и бледнеет еще больше. -Именно так. А когда его надо принять, решение?
- Сейчас, - говорю я сурово – именно сейчас его надо принять.
- Прямо сейчас-сейчас? – в ужасе шепчет девочка. – А оно само как-нибудь… не решится…
- Нет уж, - окончательно вхожу я в роль, - развилка – дело такое, надо что-то решать. Либо да, либо нет. Третьего не дано. И от твоего решения – добавляю я со знанием дела – все зависит. Либо все будет очень хорошо. Либо очень плохо.
-Я поняла, - шепчет девочка в ужасе, - либо очень хорошо, либо очень плохо. Я пошла решать.
И она убегает, не дав мне с ней поговорить по душам. Интересно, какое важное решение ей надо принять, этой пигалице? Собаку заводить или кота?
Процесс идет дальше, я гадаю, девочки спорят, кто следующая, израильское солнышко тепло сияет.
И вдруг я слышу вой. Настоящий человеческий вой. К нам в ужасе бегут какие-то женщниы. Они размахивают руками и кричат непонятное слово: Махшефа! Махшефа! Махшефа! Время от времени попадаются еще в иврите непонятные мне слова, но мой переводческий мозг даже в этой ситуации на автомате начинает вычленять корень. Хашаф? Хишуф?
И тут ко мне подлетает растрепанная, тяжело дышащая Двора, хватает меня за руку, оттаскивает куда-то, толкает в сторону будки с мороженым и шепотом кричит: беги, беги! Я успеваю заметить в руках у женщин камни.
В такие минуты действуешь на автопилоте. Ничего не понимая я влетаю в будку с мороженым и Двора за мной. Она толкает меня на пол, сама падает рядом и кричит: пригни голову! Голову пригни, идиотка! Ты хочешь жить? И я вдруг понимаю – она не шутит.
Я лежу на полу и страх растекается по моему телу – от лихорадочно работающего мозга до кончиков пальцев на руках и ногах. Я думаю: ведь нас много лет к этому готовили. К жизни в стране с терактами, со враждебным арабским населением. К постоянной готовности к подвигу. И вроде бы мы подготовились. Так что же это было – только слова? А теперь, в реальном времени, я струшу? А вот самые обычные женщины – они не испугались, видимо. Они даже готовы были дать отпор, обычными камнями. Господи, но я не хочу умирать! Что там вообще происходит?
Дверь от будки чуть приоткрыта и я более менее вижу лужайку. Там происходят весьма странные вещи, но не похожие на теракт. Куча женщин столпились, у нескольких камни в руках. Они все наперебой кричат что-то главной организаторше и ее помощнице, а те, в свою очередь, ужасно кричат на них и показывают пальцем на автобус. Потом они все вместе нехотя бредут идут к этому автобусу. А наших вообще толком не видно, их, наверное, в этот автобус сразу загнали. Что все это значит?
Только сейчас я вижу мороженщика. Он молча стоит вплотную к стенке, стараясь не придавить своими кроссовками наши головы, и делает вид, что его ничего не касается.
Я чуть-чуть приподнялась, Двора тоже.
-Слушай, - с какой-то глупой улыбкой лепечу я, - ведь все в порядке, да? Нет террористов?
- Террористов там нет и не было, - сквозь зубы цедит Двора. – Главная террористка здесь – это ты.
-Я? Господи, опять я виновата в чем-то! Да что же я такого сделала???
-Это ты скажи мне, - с негодованием шепчет Двора, - что ты такое сделала? И зачем?
Я уже приподнялась достаточно, чтобы изумленно пожать плечами.
-Гадала по руке. Рассказывала девочкам об их будущем, об их судьбе, о желаниях Б-га. Ничего-ничего не говорила им про израильскую землю. Все как ты просила.
-Господи!, - в сердцах выкрикивает красная и растрепанная Двора. – Почему на меня навесили этих…- она с непреодолимым отвращением смотрит на меня и осекается – эти обязанности… Я с ними не справляюсь!
Ну ладно, ничего я не пойму, но главное, что нас уже точно не убьют… Тем более, что в этом месте нет таинственного глата, не дай Б-г. Сюда никто не подойдет. А у Дворы кишка тонка, как бы она на меня не злилась.
-Двора, - спрашиваю я осторожно, - скажите пожалуйста, а что такое «махшефа»?
Надо отдать ей должное, в этой идиотской позе, полулежа, в какой-то будке, она еще способна думать.
- Витч, вот, кажется, что это, - зло отвечает она. – На английском ты витч. А сказано в Библии – ведьму побей камнями.
- Какая еще витч? – вконец осмелев, закричала я. – Да вы тут что, совсем все с ума посходили, что ли? Какая из меня витч? Мне девчонки в лагере книжку дали про гаданье, мы сначала друг другу гадали, потом пошли к парням гадать, и все согласились, что взаправду у меня лучше всех получается, и мне как приз ее подарили. И я ее потом еще подробнее дома прочитала и совсем хорошо научилась гадать. В школе всех развлекала. Вот и ваших девочек хотела развлечь. Они что, чокнутые, эти тетки? Они что, и вправду могли меня убить?
- Ну не убить, конечно, - морщится Двора так, как будто мы говорим про таракана, - убивать это все таки… как-то…но шуму в газетах из-за тебя было бы кучу…и к тому же, они ведь действительно могли кинуть в тебя камнем, что-то тебе повредить.
-Ну за что??? Да говорю же я… развлечь всех хотела…
-Ну что ж, - знакомым мне ледяным голосом отвечает Двора и смотрит на меня как-то странно – давай я расскажу тебе в двух словах, как ты нас развлекла. Девушка, которой ты рассказала про развилку, сейчас отменила помолвку.
- Какую помолвку? – в ужасе спрашиваю я. – Ей же четырнадцать, от силы пятнадцать.
-Ей шестнадцать, - холодно отвечает Двора. – У нас в этом возрасте девушки не бездельничают, как некоторые, а готовятся к помолвке, с тем, чтобы в семнадцать выйти замуж и рожать детей. Она прибежала к маме, сказала, что на лужайке сидит молодая ведьма и по руке читает то, что ей говорит Б-г. И что эта самая ведьма нагадала ей развилку, где может произойти самое плохое, и что решать надо сейчас, что она требует позвонить отцу и отменить помолвку.
-Она что, полная дура? – шепчу я
-Я не буду говорить, кто здесь полная дура, - отвечает Двора. – У нее пошла из носа кровь. У нас в районе живут только приличные семьи. Там не женят человека неизвестно на ком. Например, на девушке, которая сама не знает, чего хочет. Отменить помолвку – это не отменить свадьбу, и все-таки это очень серьезное событие. Не только она рискует остаться в будущем без хорошего мужа, но и все ее младшие братья и сестры. Эта девушка, доверившаяся тебе, поехала со своей семьей в развлекательную прогулку, развеяться перед важнейшим событием в своей жизни. Она лежит сейчас вся в крови, жизнь ее семьи рушится у нас на глазах. А что бы ты чувствовала на месте ее матери?
-Что же… что же теперь делать?
-Только одно, - твердо говорит Двора, - ты можешь сделать только одно и немедленно. Войти в автобус, там уже тебя никто не тронет. Подойти к этой девушке и сказать ей во всеуслышание: прости меня пожалуйста, все что я говорила – неправда, я все это сама выдумала. А дальше с ней будут работать серьезные раввины…
Я хотела ее спросить: а разве все это непонятно и так? Но сдержалась.
Мы открываем двери будки и я смотрю вдаль, в сторону автобуса. Я думаю, о том, что мне сейчас предстоит подойти к этой девушке на глазах у всех, прямо сейчас. Не потому, что этого требует Двора, а потому что и в правду по другому теперь нельзя. О том, что, слава Б-гу, в задней части автобуса сидит вторая половина женщин. И что идти к ним мне придется через первую.
И еще я думаю о том, что рано или поздно передо мной возникнет развилка, и мне придется выбрать, куда и с кем идти. Может быть еще не сейчас, но очень скоро. При всем моем глубочайшем нежелании. По другому, к сожалению, не получится. «Мое сердце с евреями», - эту гордую и красивую фразу можно было говорить, сидя в Москве. А здесь придется подойти вплотную к развилке и идти дальше, оставив позади тех, кто не пошел со мной. Будет ли там безопасный обход?

Верховный суд Израиля обязал МВД за 60 дней объяснить дискриминацию евреев по отцу

Верховный суд Израиля обратился к государству с просьбой объяснить причины дискриминации в отношении евреев по отцовской линии, сообщает Haaretz.

Запрос стал итогом рассмотрения жалобы, поданной вдовой израильтянина - еврея по отцовской линии, которой было отказано в праве на репатриацию в Израиль в соответствии с Законом о возвращении.

Постановление суда, изданное в конце прошлой недели Верховным судом Израиля, дает Министерству внутренних дел 60 дней для ответа.

За резонансным делом внимательно следят как в Соединенных Штатах, так и в странах бывшего СССР, в еврейских общинах которых немало потомков евреев по патрилинейному родству (по отцовской линии).

Проблема дошла до Верховного суда по вполне конкретным причинам. За последние два года, по меньшей мере, четырем неевреям - вдовам и вдовцам патрилинейных евреев было отказано в праве на репатриацию в Израиль и получения всех причитающихся репатриантам пособий. Отказ МВД во всех случаях объяснило тем, что они утратили право на репатриацию по Закону о возвращении после смерти их супругов.

Примечательно, что вдовы или вдовцы евреев по материнской линии пользуются этим правом беспрепятственно независимо от того, живы их супруги или нет, и это их право никогда не подвергалось сомнению.

Согласно еврейскому религиозному закону, или Галахе, только дети еврейских матерей считаются евреями. Тем не менее, Закон о возвращении, который определяет право на алию, охватывает гораздо более широкие слои потенциальных репатриантов. Согласно этому закону, право на репатриацию имеют жена, дети и внуки галахического еврея независимо от их собственного галахического статуса.

Что же касается конкретно этого дела, заявительница-украинка была проинформирована Министерством внутренних дел Израиля, что этим правом пользуются только нееврейские вдовы из семей евреев и что оно не распространяется на нееврейских вдов евреев по отцу, таких как она. У нее и ее покойного мужа остались четверо детей, трое из которых в настоящее время живут в Израиле, где успели пройти службу в ЦАХАЛе.

В качестве альтернативы МВД Израиля рекомендовало вдове подать заявление на получение рабочей визы или специальной визы, выдаваемой нееврейским родителям израильских солдат и ветеранов армии, что позволяет им въезжать в страну и иметь право на длительное пребывание в ней. Однако такие визы не предусматривают права на бесплатное медицинское обслуживание, помощь с жильем, изучение иврита и другие льготы, обычно предоставляемые репатриантам.

Интересы заявительницы в суде представляют Израильский центр религиозных действий - адвокатское подразделение реформистского движения в Израиле, и организация «Глобальная алия», которая предоставляет финансовую и иную помощь лицам, заинтересованным в осуществлении своего права на репатриацию в Израиль.

В петицию, поданную в Верховный суд ранее в этом месяце, вошло письмо президента Союза реформистского иудаизма Рика Джейкобса, в котором содержится предупреждение о тяжелых последствиях судебного решения в пользу МВД для потенциальных репатриантов.

«Интерпретация Закона о возвращении, которая признает права вдов евреев, но исключает вдов детей отцов-евреев, приведет к дискриминации членов наших общин и, вероятно, нанесет серьезный ущерб и без того хрупким отношениям между Израилем и диаспорой», - написал он.