“Разведение человеческого стада” Эдварда Даттона – это именно такая книга, и я готов поспорить, что читатели почувствуют то же самое.

Профессор Даттон – необычный человек. Он читал богословие в Даремском университете, а затем получил степень доктора философии в области религиоведения в Абердинском университете в 2006-м году. Однако в 2012-м году он переключил свое внимание на эволюционную психологию и с тех пор выпустил заметное число книг, а также ведет интересный канал на YouTube под названием “Веселый еретик”. У него нет штатной должности в университете, но он был приглашенным исследователем или научным сотрудником в университетах Швеции и Саудовской Аравии и получил звание почетного профессора эволюционной психологии в университетах Польши и России.

“Разведение человеческого стада” – это идеальное введение в тему евгеники.

Превосходно ясным и увлекательным языком книга профессора Даттона излагает основные понятия евгеники, а также историю ее возникновения и упадка. Профессор Даттон определяет евгенику как “исследование того, как организовать размножение в человеческой популяции, чтобы увеличить появление наследственных характеристик, которые считаются желательными”. “Позитивная” евгеническая политика предназначена для увеличения распространенности желаемых признаков в популяции (например, поощрение умных людей иметь детей), в то время как “негативная” евгеника включает в себя уменьшение нежелательных признаков (например, стимулирование ограничения фертильности людей с низким интеллектом).

Если бы все, что сделала книга – объяснила основные понятия евгеники, то это уже оказало бы ценную услугу. Но ядром “Разведения человеческого стада” является демонстрация силы евгенической теории, объясняющей упадок Запада. Опираясь на огромное количество исследований в области социальных наук, профессор Даттон утверждает, что то, что мы наблюдали с начала промышленной революции – это дисгенный коллапс, который приводит к резкому ухудшению психического и физического здоровья людей, а также к упадку жизненно важных социальных институтов и сплоченности общества.

Особо следует отметить, что профессор Даттон трактует извращения леваков как результат генетической непригодности. Левые, если использовать его незабываемый термин, являются “злобными мутантами”, чья “мутационная нагрузка” приводит к необычно большому количеству физических и психических отклонений. В доиндустриальную эпоху такие люди, вероятно, никогда бы не достигли совершеннолетия. Профессор Даттон подкрепляет эти утверждения, обращаясь к передовым исследованиям в области социальных наук – например, к работам, которые показывают высокую корреляцию между поддержкой левых взглядов и различными наследственными психопатологиями. Эта часть книги особенно увлекательна.

Основной тезис о том, что Запад движется к дисгенному коллапсу, конечно, не нов. Это было предсказано учеными в середине 19-го века. Действительно, такие прогнозы привели к росту тогдашнего евгенического движения. Сам Дарвин утверждал, что современная цивилизация мешает естественному отбору и взяла курс на дисгенность. Его слова (цитируемые профессором Даттоном) дают идеальное введение в тему:

У дикарей слабые телом или разумом быстро устраняются; а те, кто выживает, обычно демонстрируют хорошее состояние здоровья. Мы, цивилизованные люди, с другой стороны, делаем все возможное, чтобы контролировать процесс ликвидации; строим убежища для слабоумных, искалеченных и больных; вводим плохие законы; а наши медики проявляют все свои навыки, чтобы спасти жизнь каждого до последнего момента. Есть основания полагать, что вакцинация спасла тысячи людей, которые из-за слабой конституции раньше умерли бы от оспы. Таким образом, слабые члены цивилизованных обществ размножаются. Никто из тех, кто занимался разведением домашних животных, не усомнится в том, что это должно быть очень вредно для человеческой расы. Удивительно, как скоро отсутствие заботы или неправильное обращение приводит к вырождению домашних животных; но, за исключением случаев, когда это касается самого человека, вряд ли кто-то будет настолько невежественен, чтобы позволить своим худшим животным размножаться.

Вплоть до Второй мировой войны евгеника была популярна среди образованных классов. Включая тех, кто был политически левым, таких как прогрессивный писатель Герберт Уэллс и нобелевский лауреат и коммунист Герман Мёллер. Олдос Хаксли, Дэвид Лоуренс и Бертран Рассел также были евгенистами. Пока Папа не осудил евгенику в 1930-м году, у нее было много защитников среди католиков. Феминистки и суфражистки часто были откровенными евгенистками. Активистам в Европе и Соединенных Штатах удалось принять множество евгенических мер, таких как стерилизация насильственных преступников и запрещение умственно отсталым вступать в брак.

Создавались кафедры, журналы и целые академические отделы евгеники. Интересно, что оппозиция исходила, в первую очередь, от консерваторов, которые возражали против евгеники в основном по религиозным мотивам. Сегодня, конечно, ситуация обратная, и только крайне правые положительно говорят о евгенике, а левые активно противостоят ей, хотя в основном по причинам, не более рациональным, чем отсылки к религии (например, настойчиво утверждая, что “все жизни являются ценными”, и что стандарты психического и физического здоровья являются “угнетающими”).

Теперь, когда левые держат мертвой хваткой основные средства массовой информации и систему образования, евгеника полностью предана анафеме. Что привело к такому повороту? Если вы думаете, что вся вина может быть возложена на Гитлера, подумайте еще раз. Настоящая история сложнее. Позже мы очень кратко рассмотрим мнение профессора Даттона о упадке евгеники. Но сначала мы должны обратиться к сути книги: ее аргументам в пользу дисгенной природы современной цивилизации и ее эволюционным объяснениям нынешних паталогий.

Примерно до 1800-го года жители Запада существовали в суровых дарвиновских условиях, отбиравших обладателей крепкого генетического здоровья. Младенческая смертность составляла около 50 процентов, а те, кто родился с невыгодными мутациями (а практически все мутации являются невыгодными), просто не выживали достаточно долго, чтобы передать свои гены. Те, кто выжил, были идеально адаптированы к среде. Они имели тенденцию быть умными, умственно и физически здоровыми и обладать “просоциальными” чертами личности (концепция, которую мы рассмотрим позже).

Промышленная революция привела к значительному повышению уровня жизни, а также к важным медицинским достижениям. В свою очередь, это привело к падению уровня детской смертности (сегодня на Западе она всего лишь около 1 процента), и население значительно увеличилось. Стало не просто больше людей, но и людей с более высокой мутационной нагрузкой. В дарвиновских условиях большинство последних — по оценкам профессора Даттона, около 90 процентов — были бы потеряны в каждом поколении. Но теперь они во многих случаях выживают достаточно долго, чтобы размножиться. И именно вышеупомянутый Герман Мёллер научил нас тому, что если естественный отбор удален из уравнения, мутационная нагрузка увеличивается с каждым последующим поколением.

Мы склонны думать, что гены производят очень локализованные эффекты в организме. Однако гены могут влиять более чем на один признак или косвенно влиять на другие (явление, известное как “плейотропия”). Таким образом, мы часто обнаруживаем, что мутации, которые оказывают вредное влияние на физические характеристики, могут также влиять на когнитивные способности или психическое здоровье — и наоборот. Физические и умственные мутации, следовательно, имеют тенденцию происходить параллельно. Профессор Даттон отмечает, что генетически невыгодные популяции, возникшие на постиндустриальном Западе

как ожидается, будут отклоняться во всех направлениях от населения 1800-го года из-за их большего генетического разнообразия, вызваемого, в частности, вредными низкочастотными генетическими вариантами, которые возникли в последнее время как новые мутации и не были устранены давлением дарвиновским отбора. Это особенно очевидно с точки зрения интеллекта, средней личности и связанных с ней склонностей, а также физического и психического здоровья. Все это будет взаимосвязано из-за плейотропии, а мозг станет огромной мишенью для мутаций, учитывая, что 84 процента наших генов влияют на мозг.

Что еще хуже, в развитых обществах генетически здоровые теперь передают свои гены с меньшей вероятностью, в то время как генетически нездоровые, если они вообще способны, с большей. Таким образом, мы наблюдаем уменьшение всех адаптивных черт и рост неадаптивных. Cнижается интеллект, а также просоциальность личности, религиозность (которая, по мнению неодарвинистов, является адаптивной чертой), ухудшается психическое здоровье в целом и физическое здоровье. Ослабление давления отбора означает, что не только исчезают определенные положительные черты, но и отбираются противоположные им. Этот процесс “разрушения генома” по сути и есть то, что называется “дисгеникой”.

Давайте сначала рассмотрим снижение интеллекта. Исследования однояйцевых близнецов подтвердили, что коэффициент наследуемости IQ находится в районе 0.8, это означает, что 80 процентов различий в индивидуальном интеллекте являются результатом генетики. Влияние среды – это интеллектуальная стимуляция и хорошее питание, которые необходимы для того, чтобы полностью реализовать потенциал IQ ребенка. IQ коррелирует с богатством: богатые люди, как правило, умнее, потому что интеллект необходим для создания богатства. Даже в случае унаследованного богатства интеллект необходим для его поддержания или увеличения. Обратная сторона этого заключается в том, что бедность коррелирует с низким интеллектом. В доиндустриальной Англии у богатых было больше детей, поскольку они могли лучше заботиться о них, тогда как на бедных сильнее влияла детская смертность. У некоторых пар вообще не было детей, которые дожили до совершеннолетия.

Эта модель теперь полностью изменилась — факт, хорошо известный читателям American Renaissance. Сегодня, чем ниже IQ и социально-экономический статус, тем больше вероятность, что у вас будут дети. И большинство из этих детей выживают, учитывая, что даже неимущие матери могут пользоваться современными медицинскими достижениями и программами социального обеспечения.

В противоположность этому, состоятельные люди с высоким IQ имеют мало детей или вообще их не имеют. Это означает, что размножаются люди с низким IQ.

Есть ряд факторов, которые способствуют такой ситуации. Поскольку использование контрацепции связано с контролем над импульсивностью и способностью планировать будущее, более умные люди, как правило, используют ее — в точности противоположно тому, что нам хотелось бы. Феминизм поощряет умных женщин посвящать свои самые детородные годы образованию и карьере, а это значит, что у них мало или нет детей.

Рост государства всеобщего благосостояния устранил любые стимулы для людей с низким IQ и с низким доходом ограничивать количество потомства. На самом деле, государственные пособия стимулировали этих людей быть еще более плодовитыми. Профессор Даттон (повторяя взгляды Фолькмара Вайса) даже утверждает, что сама демократия повлияла на взаимосвязь между фертильностью и интеллектом: “Те, кто имеет низкий социально-экономический статус, голосуют… за партии, которые перераспределяют к ним ресурсы от более продуктивных, позволяя им быть все менее обеспокоенными ограничением своей фертильности”.

Используя косвенные показатели интеллекта (такие, как время реакции, исследования которого проводились в 19-м веке), а также результаты современного тестирования IQ (которое используется с 1904-го года), исследователи оценили, что на постиндустриальном Западе интеллект снижается примерно на один балл IQ за десятилетие. Если эта тенденция сохранится, средний IQ белых жителей Запада, в настоящее время равный 100, к середине следующего столетия составит около 85, что является текущим средним IQ американских черных.

Однако, как отмечалось ранее, снижается не только интеллект. Есть также ощутимое снижение “просоциальности” личности, что означает тип личности, способствующий мирным отношениям сотрудничества с другими в социальной группе. Просоциальная личность – это то, что обычно считается “хорошим характером”. Психологи утверждают, что он включает в себя следующие элементы: экстраверсия, низкий невротизм, высокие добросовестность, доброжелательноть и открытость (в частности, интеллектуальное любопытство и стремление к новизне). Эти черты по существу не зависят от интеллекта (например, есть высокоинтеллектуальные экстраверты и интроверты), и они предопределяют важные жизненные результаты.

Профессор Даттон утверждает, что промышленная революция привела к срыву отбора просоциальных личностей. Как отмечалось ранее, устранение условий дарвиновского отбора влечет за собой увеличение мутационной нагрузки. Это увеличение составило около 1 процента на поколение, или 4 процента увеличения мутационной нагрузки за последние сто лет. Другими словами, среди людей, которые выживают и достигают совершеннолетия, все больше отклоняются от черт, которые отбирались примерно до 1800-го года. Среди прочего, это означает, что стало значительно больше людей, демонстрирующих более низкую экстравертность, высокий невротизм, низкие добросовестность, доброжелательность и открытость. Поскольку просоциальные черты измеримы, исследования показывают, что они действительно уменьшились за последнее столетие. Конечно, чтобы подтвердить тезис проф. Даттона — о том, что это связано с увеличением мутационной нагрузки — нам понадобятся убедительные доказательства того, что просоциальные черты являются наследственными. Кроме как для невротизма, насколько мне известно, это еще не было четко продемонстрировано.

Тем не менее, ряд психических заболеваний, безусловно, являются наследственными: к ним относятся депрессия, психопатия, шизофрения и СДВГ. Фактически за последние 100 лет частота этих расстройств значительно выросла — наряду с другими — в соответствии с ожиданиями при росте мутационной нагрузки. В 1938-м году от 1 до 5 процентов американских студентов университетов набрали высокие оценки для различных измеримых психопатологий. К 2007-му году эта цифра увеличилось до удивительных 40 процентов. Около 23 процентов из них можно охарактеризовать как шизофреников (шестикратное увеличение), 6 процентов как больных депрессией (семикратное увеличение) и 40 процентов как страдающих от “гипомании” (один из симптомов биполярного расстройства). И это всего три примера. Даже если мы признаем, что критерии наличия этих расстройств могли измениться, и что психологи могли использовать несколько более широкие критерии, эти цифры вызывают беспокойство.

Профессор Даттон утверждает, что ослабление давления дарвиновского отбора ожидаемо привело, наряду с ростом числа психических расстройств, к росту левизны. Это один из самых интересных аспектов его книги. Читатели, несомненно, знакомы с попытками левых обозначить “расизм” или консерватизм в целом как психическее расстройства. Однако профессор Даттон не использует такую тактику. Вместо этого он обращается к недавним исследованиям, показывающим высокую корреляцию между крайне левыми взглядами и психопатологиями. Напротив, консервативные взгляды связаны с более низкой частотой наследственных психопатологий, а также с более низкой частотой врожденных аномалий всех видов.

В конечном счете, вывод профессора Даттона заключается в том, что рост мутационной нагрузки приводит к росту числа левых психов и объясняет наличие андрогинных, женоподобных мужчин и бесформенных, неженственых женщин, которых мы часто видим на маршах за “социальную справедливость”. Высокая мутационная нагрузка обычно влечет за собой, как отмечалось ранее, физиологические слабости различных видов и часто непривлекательный вид. Интересно, что испытуемые в психологических экспериментах склонны оценивать лица анонимных самоидентифицированных консерваторов как более привлекательные. Такие характеристики, как наличие гармоничного лица и тела и (у мужчин) значительного роста и силы, считаются привлекательными и связаны с генетическим здоровьем (т.е. с низкой мутационной нагрузкой).

Исследования показали, что левые взгляды коррелируют с низкими доброжелательностью и добросовестностью и высоким невротизмом. Более чем у 50 процентов женщин в возрасте до 30 лет, которые идентифицируют себя как крайне левых, были диагностированы психические заболевания, чаще всего депрессия. Депрессия значительно меньшее распространена среди политически правых. Обнаружено также, что крайне левые взляды коррелируют с так называемой “темной триадой” черт личности: нарциссизмом, макиавеллизмом и психопатией. Наиболее заметной из этих черт является нарциссизм, который мы все видим в “борцах за социальную справедливость”. Это крайне небезопасные люди с хрупкой идентичностью, которые жаждут одобрения и обожания со стороны других. Они пытаются достичь этого, сигнализируя о своей приверженности ценностям и убеждениям, которые видные авторитеты объявили морально правильными. Они ожидают взамен одобрение и “лайки”, из которых проистекает их чувство собственного достоинства. Но эта ситуация крайне нестабильна. Если эти убеждения подвергаются сомнению — или, что еще хуже, если их сигналы сталкиваются со скептицизмом или насмешками — они впадают в нарциссическую ярость. Интересно, что трансгендеризм тесно связан с пограничным расстройством личности и нарциссизмом.

Левые утверждают, что они обеспокоены равенством и несправедливостью по отношению к другим. Консерваторы подозревают, что они неискренни, и психологическое тестирование в значительной степени подтверждает это. Левые любят идентифицировать себя с группами или людьми, которые, как они считают, имею недостаточный доступ к власти, но это потому, что они воспринимают себя как слабых и, следовательно, также имеющих недостаточный доступ к власти. Они уделяют так много внимания равенству, потому что чувствуют, что заслуживают большей власти, чем имеют. Левые также обеспокоены предотвращением угнетения, поскольку они чувствуют, что другие имеют власть над ними, и это заставляет их ощущать себя угнетенными. Поскольку они воспринимают себя как физически слабых, левые чувствуют, что у них нет другого выбора, кроме как попытаться получить власть любыми средствами.

Таким образом, их сигналы о добродетели касаются равенства и предотвращении угнетения. Это умно, потому что большинство людей не могут распознать это как стратегию достижения высокого статуса и власти. Левые также сигнализируют о “статусе жертвы”, еще одно скрытое средство достижения власти, тесно связанное с нарциссизмом и макиавеллизмом. Как пишет профессор Даттон, левый “громко заявляет, что он сострадателен и добр, чтобы скрыть тот факт, что он эгоистичен и безжалостен, и чтобы избавиться от чувства неполноценности, убеждая себя и других в своем моральном превосходстве”. Он приводит одно психологическое исследование, которое определяет “злонамеренную зависть” как единственный крупнейший мотиватор радикальных левых.

Отмечу, что, хотя эти выводы и чрезвычайно интересны, они мало что добавляют к тому, что Фридрих Ницше уже говорил о левых в 19-м веке. Главным образом, в “Генеалогии морали” (1887) Ницше предположил, что левые (а также первые христиане) – слабые по природе люди, чья зависть и обида на сильных побудили их придумать “рабскую мораль”, которая ставит с ног на голову естественные ценности и вместо них восхваляет слабость, жертвы и аскетизм.

Ницше считал, что эта мораль является выражением скрытой воли к власти “рабских типов”, которые по сути восстают против жизни и всего, что способствует здоровью, счастью и нормальности. Безусловно, у Ницше нет речи о генетике; нет речи о мутационной нагрузке. Но Ницше интуитивно понял, что должно быть что-то вроде этого, так как он был непреклонен в том, что разница в “физиологии” является объяснением того, почему некоторые тяготеют к жизнеутверждающим ценностям, а другие – к ценностям, отрицающим жизнь. Тем не менее, теория “высокой мутационной нагрузки” у крайне левых — которая может оказаться наиболее важным вкладом профессора Даттона — действительно улучшает теорию Ницше, предлагая точное объяснение причин, в отличие от неясных ссылок Ницше на “физиологию”.

Профессор Даттон полагает, что результат макиавеллиевских игрищ левых в борбе за власть – это своего рода безудержная “гонка идеологических вооружений”, в которой они конкурируют друг с другом, чтобы осудить и подорвать каждую эволюционно адаптивную практику или институт как способствующие неравенству или несправедливости. Таким образом, мы сейчас достигли точки, где логика является “расистской”; мужественность “токсична”; материнство очерняется как регрессивное; девиантная сексуальность восхваляется; а люди красивы — и здоровы — “при любом размере”. В конце концов левые начинают сигнализировать о том, что они настолько нравственны и настолько поглощены чувством вины, что полностью откажутся от воспроизводства (что, в случае многих из них, делает из нужды добродетель). В другой своей книге (“Злобные мутанты”, 2022), профессор Даттон метко называет левизну “культом смерти”. Ницше согласится бы.

Профессор Даттон описывает левые теории как “умно-глупые”, подразумевая, что они являются такого рода глупыми идеями, в которых умным людям часто удается себя убедить. Например, аргументы, поддерживающие идею о том, что пол и раса являются “социальными конструктами”, впечатляюще сложны — они в буквальном смысле используют софистику. Древние софисты умели придумывать умные аргументы для ложных утверждений. Проблема в том, что большинство людей не обучены логике, и поэтому их пугают претенциозный жаргон и казуистика этих аргументов.

Большинство людей обычно сталкиваются с этими аргументами в университетах, где подобные умно-глупые идеи производятся почти как на конвейере. Студентам не рекомендуется задавать критические вопросы о таких идеях. Но снижение интеллекта означает, что все меньше и меньше смогут даже формулировать вопросы. Профессор Даттон утверждает, что одним из самых опасных свойств злобных мутантов является их способность развращать здоровых. Люди, которые иначе не имели бы касательства к неадаптивным убеждениям или практикам, таким как атеизм, антинатализм, ненависть к белым и девиантная сексуальность, часто начинают, по крайней мере, заигрывать с ними под влиянием злобных мутантов, доминирующих в образовании и социальных сетях.

Профессор Даттон пишет: «По мере роста мутационной нагрузки относительно здоровые люди будут все чаще вступать в контакт с психически нездоровыми, такими, как страдающие врожденной депрессией. Это вызывает ощущение депрессии во всем обществе, потому что в депрессии есть сильный элемент влияния среды, и было показано, что она заразна. Эти люди склонны мыслить неадекватно: они продвигают мнение, что жизнь бесцельна, они пропагандируют атеизм и представление, что жизнь не имеет смысла, и, будучи полны негативных чувств, они нападают на традиционные и адаптивные общественные институты, такие как организованная религия, которая, как было показано, тоже является адаптивной. По сути, они косвенно помогают увеличивать число психических заболеваний в обществе, продвигая нигилизм и материалистическое мышление.

Обсуждение религии и атеизма в “Разведении человеческого стада” – это еще один из ключевых моментов книги. Профессор Даттон подробно защищает тезис о том, что религия эволюционно адаптивна. Исследования показывают, что у религиозных людей ниже уровень физических и психических заболеваний. Когда они заболевают, то выздоравливают с большей вероятностью, чем атеисты. Они живут дольше, с большей вероятностью состоят в браке, с меньшей вероятностью разводятся, и у них больше шансов иметь детей. У них более низкие показатели депрессии, алкоголизма и наркомании, и они сообщают о более высоких субъективных уровнях счастья и удовлетворения жизнью. Ничто из этого не означает, что религия истинна; это просто означает, что религиозность, по-видимому, в значительной степени способствует процветанию людей.

Это не должно удивлять. Религия универсальна для человечества: на Земле нет культуры без религии. С точки зрения эволюционного психолога, религия должна развиваться, потому что она очень адаптивна. Кроме того, она развивалась во всех человеческих обществах, потому что это кажется критически важным как для здоровья людей, так и для сплоченности групп. Профессор Даттон, таким образом, утверждает, что атеизм — который стал заметным только на постиндустриальном Западе — можно понимать как мутацию, учитывая сильную связь между атеизмом и плохим здоровьем и физической дисгармонией. Атеисты также имеют более высокий уровень психических заболеваний, включая аутизм, и на тестах личности они имеют тенденцию набирать низкие оценки по доброжелательности и добросовестности и высокие по невротизму. Короче говоря, типичный профиль атеиста похож на профиль левого, и не случайно подавляющее большинство атеистов являются левыми.

Здесь есть еще много интересного, но сейчас мы должны рассмотреть, какое будущее профессор Даттон проектирует для Запада. Неудивительно, что он утверждает, что единственный способ остановить наш дисгенный спад – это довольно радикальные евгенические меры. Нам понадобятся позитивные евгенические программы, такие как предоставление финансовых стимулов здоровым и умным парам иметь как можно больше детей. Проблема в том, что необходимо будет принять решение о том, какие пары здоровы и умны, а какие нет. Такие суждения в настоящее время запрещены на современном Западе, где даже концепция здоровья была оспорена как репрессивная и “исключающая” (исключает нездоровых, что может оскорбить их чувства).

Кроме того, потребуются негативные меры, такие как стимулы для нездоровых и неразумных не иметь детей. Поскольку это ненадежно, в некоторых случаях также необходимо активно предотвращать размножение худшего генетического материал. Это будет означать, что должно быть остановлено размножение большого числа черных и представителей других рас с самым низким IQ. На самом деле, профессор Даттон утверждает, что это должно относиться к любому, у кого IQ ниже 92. В настоящее время это, конечно, культурно и политически невозможно.

Излишне говорить, что немедленно будет вызван призрак Гитлера. Кроме того, даже многие из тех, кто, как ожидалось бы, должен поддерживать такие меры, вероятно, будут противостоять им. Мы подробно обсудили относительное физическое и психическое здоровье консерваторов и, что удивительно, проф. Даттон даже приводит доказательства того, что существует высокая корреляция между физической привлекательностью (которая часто есть у консерваторов) и принятием принципов эволюционной психологии. Привлекательность, как мы уже видели, означает физическую гармонию, которая, в свою очередь, означает низкую мутационную нагрузку. Такие люди более психически здоровы, поэтому более логичны и, следовательно, по словам профессора Даттона, “менее перегружены чувством обиды, которые может заставить их попытаться создать способствующее повышению самооценки, но эмпирически неверное мировоззрение”.

Проблема, однако, в том, что консерваторы, вероятно, будут религиозными, что на Западе обычно означает христианство. Христианство действует так, чтобы помешать здоровому влечению своих приверженцев к тому, что мы можем назвать “естественной евгеникой” (т.е. интуитивному ощущению того, что здоровье и интеллект – это хорошо, и что те, у кого они есть, должны размножаться, а те, у кого нет, не должны). Как отмечалось ранее, на современном Западе оппозиция евгенике часто исходит от религиозных консерваторов. Какими бы психологическими преимуществами ни пользовались его приверженцы, христианство является принципиально дисгенной системой убеждений, поскольку оно проповедует эгалитаризм и противопоставляет “любви к своим” невозможный идеал “всеобщей любви”. (Ницше был прав и насчет христианства)

Профессор Даттон полагает, что упадок и предание анафеме евгеники были связаны не столько с Гитлером, сколько с самим дизгенным коллапсом. Рост мутационной нагрузки приводит к увеличению числа людей, которые будут горячо противостоять евгенике именно потому, что евгенические меры сделали бы невозможным их собственное существование. Профессор Даттон утверждает, что высокая мутационная нагрузка ответственна за рост индивидуализма — то есть, тенденции мыслить эгоистично с точки зрения индивидуального блага, а не блага всех. Большое число жителей Запада в настоящее время являются индивидуалистами либо потому, что они злобные мутанты, либо потому, что они находятся под их влиянием. Может ли в таком мире успешно работать евгеника, с ее акцентом на приоритет блага группы над благом индивудуума?

Значит ли это, что мы обречены? Не совсем. Мы можем приписать распространение людей с высокой мутационной нагрузкой за последние двести лет тому факту, что, хотя индустриализация резко снизила младенческую смертность, люди долгое время продолжали размножаться так, как если бы уровень детской смертности все еще был высоким (т. е. они все еще воспроизводились так, как будто ожидали, что некоторые или большинство их детей умрут). Это уже не так, и коренные жители Запада теперь производят гораздо меньше детей. Кроме того, рост мутационной нагрузки означает рост неадаптивных убеждений или практик, которые уменьшают вероятность того, что “мутанты” будут размножаться.

Как говорит профессор Даттон, “Повышение мутационной нагрузки приводит к росту процента психически неуравновешенных людей с неадаптивными склонностями, но это приводит к тому, что они не хотят размножаться, и относительно высокое число таких людей может быть только быть временным”. Те, кто хочет иметь детей, как мы видели, склонны быть консервативными и традиционно религиозными. Таким образом, мы можем ожидать, что эта популяция — которую профессор Даттон рассматривает как фактически “остаточную популяцию доиндустриального времени” — будет постепенно расти, в то время как количество злобных мутантов уменьшится. К сожалению, учитывая текущие тенденции, мы не должны ожидать, что победители в конкурсе на воспроизводство будут особенно яркими. Тем не менее, всегда будут исключения, в том числе с необычно высоким IQ. Здесь лежит надежда.

Есть еще так много интересного в “Разведении человеческого стада”, что у меня не хватит места, чтобы все описать. Должен сказать, что у меня есть некоторые сомнения относительно подхода профессора Даттона. Как и большинство дарвинистов, он склонен переоценивать генетику до такой степени, что почти полностью игнорирует роль окружающей среды, а также силу идей. Например, совершенно верно, что сегодня на Западе больше людей в депрессии, чем когда-либо прежде. Но это из-за растущей мутационной нагрузки или из-за того, что жизнь современных жителей Запада почти полностью лишена смысла? Один мой друг однажды сказал, что его двадцатилетняя дочь заявила ему: “Мое поколение – это поколение, которое открыло, что жизнь бессмысленна”.

Существует общее мнение, что наш культурный упадок ускорился в 60-х годах. Но действительно ли генетика является правдоподобным объяснением этого? Действительно ли генетический профиль западных людей сильно изменился с середины прошлого века? Есть ли на самом деле так много злобных мутантов? Профессор Даттон действительно обсуждает силу этих злобных мутантов, способных развратить относительно здоровых, но я не думаю, что он делает правильный акцент на этом. Да, мы все видим тсех этих непривлекательных, бешеных левых, на демонстрации аккаунтов которых в социальных сетях специализируются на Libs of TikTok. Злобные мутанты выглядят реальными, но они представляются относительно небольшим меньшинством.

Настоящая политическая проблема в нашем обществе заключается в том, что это небольшое меньшинство заставляет большое количество относительно здоровых и нормальных людей, по крайней мере, на словах выражать поддержку плохим идеям.

Они делают это по разным причинам. Иногда это происходит из-за трусости и конформизма, что можно видеть даже среди профессиональных спортсменов (то есть людей с гармоничными телами и, следовательно, с низкой мутационной нагрузкой). Иногда это связано с тем, что люди не видят проблемы, связанные с плохими идеями, и принимают их по доброй воле. Но это означает, что наши усилия не могут быть полностью сосредоточены на левых выродках. Мы также должны продолжать пытаться изменить умы — по крайней мере, те умы, которые можно изменить.

Как уже сказано, “Разведение человеческого стада” увлекательно и заставляет задуматься. Поистине, только злобный мутант может не любить Эдварда Даттона и его книгу. Докажите свою генетическую пригодность и начните читать “Разведение человеческого стада” сегодня.

Перевод Игоря Питерского

Источник https://www.amren.com/features/2023/07/are-we-doomed/

Джеф Костелло