Изюм
Теперь рассмотрим пример Харьковского отступления, имеющего как важнейшее стратегическое значение – лишившего в итоге российские войска перспективы замыкания «Славянского котла», так и приведшего к значительным изменениям восприятия СВО в российском обществе и у его власти, и, в итоге, инициирующего процесс частичной мобилизации.
Фактически у отступления было две волны. И если первая осуществлялась в рамках отката на позиции города Изюма и окрестностей в начале мая 2022 года в рамках общей логики сворачивания первого этапа СВО, то вторая – сентябрь, оказалась довольно неожиданной и привела к значительной трансформации ТВД.
Сам Изюм являлся важным стратегическим узлом, соединяющим Донбасс и Харьков, и позволял в теории российским силам замкнуть окружение крупнейшей группировки ВСУ на Донбассе. Его оставление привело к обрушению всего Харьковского направления, потере Купянска, Балаклеи и большого количества других населенных пунктов, усилило наступательные возможности ВСУ и создало плацдарм для удара в направлении Луганской республики. Фактически, это отступление ознаменовало переход России из наступательной операции в вязкую и неустойчивую оборону.
Изюм стал ярким примером ошибок в тактике, сбоев из-за системной лжи в докладах, слабой мотивации и проблем использования сил по предназначению.
Именно в Изюм, перешедший под контроль Российской армии в конце марта, откатилась российская группировка из-под Харькова.
Во время же первоначальных боев за город здесь впервые на системном уровне проявились фальсификации с личным составом. Несмотря на строгое указание Путина, в ходе весенних боев за город некоторые штурмующие армейские подразделения были укомплектованы контрактниками на 30-40 процентов. Остальное – срочники и «мертвые души», что позволяло игры с приписками, отчетностью, пайковыми, имуществом и довольствием. Незаметная в мирное время система полыхнула в военное. В дальнейшем, после весеннего отступления и перегруппировки эти факты тоже сыграли свою негативную роль.
И именно здесь, после ухода из-под Харькова, размещались крупные командные пункты, в том числе армейского уровня – Первая танковая, 20-я, 29-я, 35-я, 36-я армии, 64 и 38-я бригады, пункты управления армейской разведки.
Казалось бы, при такой штабной управленческой концентрации, логичной была бы образцовая демонстрация выучки, взаимодействия, снабжения и, конечно же, практической реализации военного искусства.
Случилось иначе.
Итак, в чём же, вероятно, состоял российский стратегический замысел в Изюме? Как мы помним, завершение первого этапа СВО предполагало отказ от первоначального плана по молниеносному захвату Киева, перезагрузке управленческой вертикали и коррекции национальной политики Украины.
План второго этапа, скорее всего, сводился к замыканию кольца вокруг донбасской группировки ВСУ, разрезанию его на несколько котлов и постепенному иссечению.
Опорная точка Изюма для этого вполне годилась. Автомобильная дорога от Изюма до ключевого, символического и стратегически-важного города Славянска занимала 48 километров.
Оперативный замысел российского продвижения проходил через населенные пункты Малая Камышеваха – Бражковка – Сулиговка с выходом на ключевой населенный пункт Долгенькое и последующим продвижением через Краснополье на Славянск. Навстречу двигались подразделения Центрального военного округа, встреча с которыми замыкала котел.
И вот здесь в полном объёме проявились все накопленные, как стратегические, так и тактические военные проблемы России.
Проложенный маршрут казался логичным лишь в ходе планирования по картам. Если бы планировщики подошли к вопросу наступления более творчески (а ещё лучше, вспомнили бы опыт Великой Отечественной войны в этих местах), то, несомненно, штурм Долгенького стал бы лишь отвлекающим маневром ввиду самоубийственной сущности лобовой атаки по суживающим маневр лесам через минные поля на хорошо оборудованные оборонительные сооружения, а реальный прорыв одномоментно осуществлялся бы в направлениях вокруг Великой Камышевахи, Оскола или Долины – Крестище, как на менее подготовленных для обороны направлениях с меньшим количеством критически важных высот, инженерных оборонительных сооружений, лесов и неровностей местности. Но планирование по картам известно своим «качеством».
В итоге армия столкнулась с тем, что предполагаемое наступление проходит через лесополосы с удерживаемыми противником высотами. Встречающиеся на пути населенные пункты были оборудованы в укрепрайоны. Многочисленные пионерские лагеря и базы отдыха стали опорными пунктами. Летний период и зеленое цветение позволяли украинцам создавать многочисленные засады, а расстояния между ними засыпать минами.
Попытки прохода бронетехники через леса были неуспешны – противотанковые мины устанавливали даже на ветвях деревьев. Использование машин разминирования оказалось затрудненным, да и техники не хватало. Снайперы и авиация в условиях зеленых лесов демонстрировали неэффективность. Более того, ряд западных образцов зенитных комплексов пробивали боевую армейскую авиационную защиту российских самолетов и вертолетов, из-за чего их использование было эпизодическим, а сама авиация старалась работать на дальнем расстоянии методом «кабрирования», то есть навесом, что, естественно, понижало эффективность.
Наступательное затишье армейское руководство Российской армии по чеченскому опыту попыталось использовать для «зачисток» лесов. В бой был брошен армейский спецназ и добровольческие отряды.
Можно предположить, что это позволяло отчитаться, но при другой организации боевой работы нормальный стратегический рывок при необходимой консолидации сил не требовал бы таких расточительных для боеготового личного состава мероприятий, особенно из числа столь нужных для решения специальных задач подразделений. Функции зачистки тогда легли бы на Росгвардию и спецслужбы.
Однако, по итогу, многочисленные потери совершенно не соответствовали профилю бойцов спецподразделений, опытных мотивированных добровольцев и обстоятельствам применения.
Символом изюмской стагнации стало село Долгенькое.
Выбранная российским армейским руководством тактика сводилась к вялотекущим штурмам села и прилегающих, вытянутых вдоль дорог территорий. При этом практически всегда нарушался один из главных армейских законов – штурм неподавленной обороны сродни преступлению.
Аргументы часто звучали такие: «на расстоянии меньше ста метров пушка врага не опасна, поэтому нужно быстрее бежать. А минное поле не бесконечно, его надо просто обойти. Противопехотные мины? Ползя на пузе, их надо аккуратно разметать, к примеру, веником». Такие перлы характеризовали общий уровень подготовки и отношения командования.
Выделяемые для штурмов силы были недостаточны из-за чего личный состав расходовался вхолостую, штурмы оказывались фатальными. Жертвы среди личного состава и техники угрожающе и с большой скоростью увеличивались. При этом потери в технике 4-й Кантемировской дивизии в составе дислоцируемой в Изюме Первой танковой армии часто превышали потери в личном составе.
Это значит, что столь нужную и дефицитную для реально воюющих подразделений технику просто бросали. В некоторых случаях «поставки» противнику российских брошенных трофеев превышали поставки в украинскую армию зарубежных образцов от западных спонсоров. В дальнейшем значительные украинские силы стали воевать с российской армией российским же оружием и бронетехникой.
Почему же так случилось? Можно предположить, что опять своё слово сказала ложь докладов и фальсификации.
Выделяемые для штурмов армейские подразделения по бумагам насчитывали одно количество личного состава, по факту же, вероятно, людей было в два, три и более раз меньше. В это же время их мотивация часто оказывалась на низком уровне. Прямо на передовой военнослужащие-контрактники массово писали рапорты об увольнении или просто отказывались идти в бой, о чём командиры просто боялись докладывать. Именно здесь, в Изюме, в полной мере проявилась тотальная небоеготовность Западного военного округа. Относительное исключение составляли силы базирующейся здесь 20-й армии, но и они демонстрировали весь набор типичных армейских болезней.
Придаваемые же им в качестве штурмового усиления различные спецподразделения, наоборот, будучи мотивированными, шли вперед, но, не обладая массированной поддержкой строевых подразделений, гибли. В итоге в теоретическом расчете «один спецназовец или доброволец на десять солдат», зачастую соблюдалась обратная пропорция. При этом модной среди армейского руководства стала форма отчетности по «двухсотым», когда командир в подтверждение своих докладов о том, что он действительно пытался что-то сделать, сообщал о погибших и раненных бойцах, что должно было продемонстрировать значимость усилий.
Так утилизировался военный спецназ. Почему же так произошло? Ещё донбасский опыт показал истину – такие подразделения использовались на передовой не по профилю просто потому, что являлись наиболее боеготовыми. Или, зачастую, скорее, просто единственными боеготовыми. Тогда кто же будет вести столь нужную разведку? Наводить артиллерию, проводить диверсионные мероприятия, уничтожать КП, пункты ПВО, мосты, «хаймарсы», «цезари» и «топоры»? Правильный ответ при подобном подходе – никто.
Свою роль играла и техническая оснащенность. Опять отсутствие средств связи и, как следствие, взаимодействия приводили к рассинхронизации и потере наступательности.
Часто на передовой можно было наблюдать такую картину: на различных высотах в небе парили украинские дроны и квадрокоптеры разных размеров. Вверху – большие разведывательные.
Они медленно и плавно рассекали небо на недосягаемой для стрелкового оружия высоте. Ниже – средние квадрокоптеры с зацепами для мин. Они часто поднимались роем, вели охоту на машины подвоза боекомплектов, штабные автомобили командного состава. Если над машиной зависало пять – шесть таких коптеров, то шансов уйти почти не было. Одна – две мины, и транспорт уничтожался. Третья, самая назойливая категория – малые разведывательные квадрокоптеры тактического звена, зависающие над бойцами и днем и ночью.
Их в теории можно было бы сбить так называемыми «дронобойками» – радиочастотными подавителями БПЛА или, в крайнем случае, помповыми ружьями с дробью или картечью. Ни того ни другого бойцы, естественно, не имели. Армия к этому не готовилась.
Следует учесть и то, что работа украинских дронов обеспечивалась силами радиоэлектронной борьбы, которые чередовали свою активность с подъёмом «птичек». Часто украинской стороной использовалась радиоэлектронная техника, перехватывающая управление российских доморощенных, купленных на деньги спонсоров дронов. Попытки привязывать эти квадрокоптеры на рыболовную леску и прочие мелкобытовые ухищрения оказались неуспешными. Разница в техническом оснащении была значительной.
