Санкции: начало конца современного капитализма?

Ситуация в экономике говорит о глобальном кризисе всей системы мирового хозяйства, считает наш колумнист

Весело живем: глава великий и ужасной компании Visa скорбит, что компании пришлось санкции против России ввести — ее заставили, министр сельского хозяйства рассуждает, откуда брать еду, если Европа не даст, а агентство Standard & Poor's, задрав штаны, бежит впереди Госдепа и снижает кредитный рейтинг нашей стране. И лишь Госдеп, который затеял всю эту возню с санкциями, глубокомысленно грозит новыми, неизвестно когда, хотя и старые-то у него не получились. Прежде таких новостей хватило бы на месяц, и ту же весть о снижении кредитного рейтинга мы бы живо обсуждали в многочисленных аналитических статьях. А сейчас — ну, снизили и снизили, из чего делаю вывод, что болевой порог у нас снизился, а не рейтинг. Быстро меняющиеся события последних месяцев сделали нашу кожу толще и закаленней.

Госдепу — да и вообще политикам — им что? Их налогоплательщики всегда накормят. А вот компания Visa пострадала даже не за то, что санкции ввела, ну, какие это были санкции, прекратили на день-другой обслуживание нескольких, не самых крупных российских банков.  Думали, наверное, что демонстрация силы получается. А вышло так, что Россия как-то озадачилась, и оказалось, что сделать свою национальную платежную систему можно. Может, по первости кривую и косую, зато быстро. И акции Visa на 5% упали. И убытки начались. В общем, поиграли в политику, называется.

- Мы, к сожалению, оказались заложниками политики США и России, - с горечью констатирует топ-менеджер Visa Байрон Поллитт.

А нечего по полу ходить, если н маслом политт, простите за игру слов. Каушен, вет флор, как пишут в Макдональдсе, который тоже, небось, трепещет от перспективы утратить российских поедателей бургеров. А перспектива реальна. Россия отказалась от закупок продовольствия в Польше и Прибалтике. Чума свиней, нехорошие бактерии, все дела. Европа сама планировала нас от еды отрезать, да гадала, а не отрежут ли ее после этого от российского газа. Но Россия решила поставить эксперимент первой, пока на Польше, откуда идет и основная масса европейской еды — от фермеров, а от политиков — разные недружественные заявления. И оказалось, удивляется министр сельского хозяйства Николай Федоров, что другие страны, которым на политику наплевать, тут же выстроились в очередь на право россиян кормить. Латинская Америка в основном: Бразилия, Перу, Уругвай. Конечно, Федоров мог бы еще рассказать, как поднимется наше село, когда импорта не будет. И что ради оживления нашего крестьянина можно его освободить от налогов, денег ему побольше давать. Ну, наверное, расскажет в другой раз. Пока поднимем латиноамериканских фермеров, но важнее, что без еды не останемся. Ну и что это, скажите, за санкции такие? Я так и вижу объявление на двери «Макдональдса»: «Обслуживаются только лица с двойным гражданством», и подростков, ноющих - «Пусти, дядя». Трудно такое представить, ну и не будет этого. Вот Visa уже попробовала, не сладок санкций мед.

Но есть в мире структура, которой, как и политикам, нечего терять, потому что они не пашут, не сеют, не пекут свои бургеры и даже не перекачивают деньги, как финансисты. Это рейтинговые агентства. Когда-то давно кто-то решил, что три агентства с активами «стол, стул, компьютер» могут указывать гигантским компаниям и целым странам на их плохое поведение, а за хорошее, напротив, поощрять. Стали эти компании публиковать рейтинги, кредитные в том числе — вот этой стране можно в долг давать, а вот этой нельзя.  Standard & Poor's — в числе этих компаний, и она понизила кредитный рейтинг России. С ВВВ до ВВВ-. Иными словами, с «так себе» на «так себе и будет хуже». Ну страх, конечно, и скрежет зубовный.

Что это означает? Что России и ее компаниям менее охотно будут давать кредиты. Министр экономики Алексей Улюкаев успел отреагировать: поведение инвесторов не изменится, считает он, потому что они предвидели такой поворот. Забыл лишь министр сказать, что ЦБ мог бы понизить ставку по кредитам, и не нужны нам кредиты западные. Наверное, потому, что ЦБ тратит массу сил, объясняя, почему кредиты в России просто обязаны быть дорогими. Эту бы активность да в другое русло! Но, видать, не переделать наших финансистов. Как и западные кредитные агентства безнадежны, похоже: неужели не понимают, что, поддерживая ад и трепет вокруг России, так же обожгутся, как Visa? Не будут их рейтингам верить, и все. Если нынешняя ситуация станет началом конца того капитализма, что сложился за последние десятилетия, капитализма дутых цифр, виртуальных денег и бесконечной надменности, лично я буду только рад.

Логика восстания

Российские чиновники искренне удивлены реакцией официального Запада — такой ярости и единодушия в осуждении они не ждали. Европейские политики рвут и мечут. “Большая пресса” рассказывает читателям страшные истории про российскую агрессию против Украины. Телевидение показывает зрителям интервью киевских министров и депутатов, слезно умоляющих Европу спасти их страну от свирепого медведя.

Репутация у путинской России на Западе и вправду не ахти. Пожалуй, даже хуже, чем у брежневского СССР. Но то, что мы наблюдаем сегодня, и вправду выходит за рамки привычного. Не было такого ни во время “Холодной войны”, ни во время чеченского конфликта или российско-грузинского столкновения. А уж про расстрел Ельциным парламента в Москве можно и не вспоминать: тогда либеральный Запад аплодировал.

В Москве ждали критики после присоединения Крыма, но с тех пор прошло уже больше месяца, кремлевские правители ничего нового не делали, каждый день по нескольку раз повторяли как мантру слова об уважении к территориальной целостности Ураины, о том, что не собираются больше никого присоединять, призывали Запад выработать совместный подход к кризису… Но критика не смолкала. И чем более нелепые заявления звучали из уст представителей нынешней киевской власти, тем более активно и радостно их подхватывали. Лишь после подписания Женевского соглашения 17 апреля между Украиной, Россией и Западом наступило некоторое смягчение: европейские чиновники вдруг обнаружили, что на Украине “приходится иметь дело с группировками, которые не прислушиваются ни к Киеву, ни к Москве”, и признали, что “ясные доказательства” вмешательства Москвы “у нас отсутствуют”. Но тут же на всякий случай предупредили, что если российские власти не будут себя хорошо вести: “может, завтра будут такие доказательства”.

Аргументы Кремля в этом споре не срабатывают и не могут сработать просто потому, что западных политиков в данный момент не так уж сильно интересует, что думает или делает официальная Россия. Они прекрасно знают, что никакого российского вторжения нет, но именно это и является главной международной проблемой. Признать это — значит признать, что киевское правительство вступило в войну с собственным народом. Говорить про Донецкую народную республику как самостоятельное политическое явление нельзя, потому что в таком случае пришлось бы ставить вопрос о причинах народного протеста и его требованиях. Рассказ об агентах Кремля и вездесущих, но так нигде и не обнаруженных российских войсках, которые оккупировали чуть ли не половину Украины, не только не сделав ни единого выстрела, но даже и не появившись на её территории, играет в пропаганде против Донецкой республики ровно ту же роль, которую истории о деньгах германского Генштаба и немецких шпионах в антибольшевистской пропаганде 1917 года.

И дело здесь не столько даже в стремлении дискредитировать оппонентов действующей власти, изобразив их предателями своей страны, сколько в стремлении скрыть классовый смысл развернувшегося движения, его социальную основу. Этот полубессознательный страх, охватывающий либеральную публику — от интеллектуалов и политиков до благопристойных и почти прогрессивных буржуа, — заставляет их верить любому очевидному бреду, повторять совершенно серьезно откровенную и беспрецедентную чушь, лишь бы не заговорить и не задуматься всерьез о классовой борьбе. Не той, что описана в умных книгах и показана в хорошем авангардном кино, а той, что происходит в реальной жизни, становясь фактом практической политики.

Новая киевская власть повторяет в адрес антимайданов Юго-Востока все те же обвинения и конспирологические теории, которые всего несколько месяцев назад пропаганда Януковича использовала, говоря про сам Майдан. Только всё это теперь воспроизводится в десятикратном, стократном масштабе, приобретая совсем уже гротескную форму.

Сходство между Майданом и Анти-Майданом действительно существует. Иностранные деньги, конечно, были и там и тут, в первом случае американские и западноевропейские, во втором российские (хотя, скорее всего, российские деньги как раз были и там, и тут). Было и внешнее влияние, другое дело, что Запад потратил не только многократно больше денег, но и вложил их куда более эффективно и разумно. Но точно так же как победа Майдана в феврале не была и не могла быть результатом работы политтехнологий Запада, так и успешное восстание сотен тысяч, а может быть уже и миллионов людей на Востоке Украины никоим образом не может быть объяснено вмешательством России.

Гораздо важнее, однако, не сходство, а именно противоположность этих двух движений. Различие это даже не в идеологиях, хотя сравнить доминирующие лозунги более чем стоит — фашистские кричалки на Майдане, “Интернационал” и социальные требования, звучащие в Донецке. Сами эти идеологические различия в конечном счете отражают фундаментальное различие социальной природы, классовой основы двух движений. Конечно, восстание Юго-Востока является не только отрицанием, но и порождением, продолжением Майдана, так же как Октябрь 1917 года был одновременно порождением, продолжением и отрицанием Февраля. Стихия революционного кризиса, раз вышедшая из-под контроля, вовлекла в свою орбиту новые слои общества, новые группы и классы, ранее не участвовавшие в политике.
До недавнего времени политическая борьба была привилегией “активного общества”, состоявшего из либеральной интеллигенции и столичного среднего класса, на подмогу которому можно было всегда вызвать некоторое количество пассионарных маргиналов, прежде всего из числа безработной молодежи с Западной Украины. Политика как бизнес для профессионалов или развлечение для среднего класса — вот представление о демократии, которое разделяли, пусть и негласно, со своими либеральными коллегами и многие левые. Основной массе трудящихся (не только на Юго-Востоке, но и в самом Киеве) отводилась в этой пьесе роль в лучшем случае электората или пассивных зрителей, а в худшем — подопытных кроликов. Мысль о том, что эти массы молчаливых и по видимости аполитичных людей, обывателей, озабоченных каждодневной борьбой за выживание, могут принять активное и самостоятельное участие в событиях, не только не укладывалась в мозгу либеральной интеллигенции и политической элиты любого политического направления, но даже сегодня воспринимается ими как нечто невозможное, как запредельный кошмар.

“Восстание гопников”

Весной 2014 года произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Это началось даже не на Украине, а в Боснии, где вопреки всем традиционным раскладам толпы обозленных рабочих и безработных вышли на улицу против сложившейся системы, объединившись под едиными лозунгами и сломав традиционные политические схемы, основанные на разделении общества по этно-религиозным группам.

Волнения, прокатившиеся по городам восточной и южной Украины, как и выступления, прошедшие в Боснии, резко изменили социологию политической жизни. На первый план вышли массы — со своими требованиями, интересами, надеждами, иллюзиями и предрассудками. Они были категорически не похожи на романтических героев из книг для юношества, их классовое сознание находилось на зачаточном уровне, но раз начав действовать, они обречены были учиться и постигать науку социальной борьбы.

Надо признать, что и опыт киевского Майдана не прошел зря. Взбунтовавшись против власти Киева, жители украинского Юго-Востока использовали те же методы, с помощью которых праворадикалы навязывали свою волю предыдущей власти. Уличные митинги быстро перешли в захват административных зданий. Но не ограничившись взятием здания областной администрации (ОГА), активисты в Донецке и Луганске провозгласили создание собственных народных республик. И если народная республика в Луганске к середине апреля всё ещё оставалась скорее лозунгом массового движения, то в Донецке она довольно быстро стала приобретать черты альтернативной власти. Этому способствовал захват местных отделений милиции и других государственных учреждений. Некоторые захваты совершались бунутющей толпой, но во многих случаях действовали и дисциплинированные вооруженные группы — бывшие сотрудники “Беркута” и других силовых ведомств Украины, уволенные новым киевским правительством, либо дезертировавшие (некоторые подразделения ушли со службы практически в полном составе, прихватив с собой вооружение и аммуницию). Пропаганда официального Киева отреагировала, назвав бывших сотрудников собственных силовых структур российским спецназом, однако для пророссийски настроенного населения украинского Юго-Востока подобные заявления выглядели не дискредитацией восстания, а скорее его рекламой. Чем больше в Киеве говорили о прямом вмешательстве и даже “оккупации” региона Россией, тем больше людей на местах присоединялось к протесту.

Однако главным спусковым механизмом восстания были всё же не пророссийские симпатии местных жителей и даже не декларированное правителями Киева намерение отменить закон, дававший русскому статус “регионального языка”. Юго-Восток долго копил недовольство, и всё же последней каплей стало резкое обострение экономического кризиса, последовавшее за сменой правительства в Киеве. После того, как подписав соглашение с Международным валютным фондом, власти резко подняли цены на газ и лекарства, социальный взрыв был неминуем. На западе страны и в столице растущее возмущение некоторое время удавалось сдерживать националистической риторикой и антирусской пропагандой, но по отношению к жителям Востока этот метод давал обратный эффект. Пытаясь потушить пожар на Западе, власти подливали масла в огонь на Востоке.

“Мне трудно поверить в эту перемену в своих соотечественниках, — писал на украинском сайте “Лiва” житель Горловки Егор Воронов. — Еще полгода назад они были простыми обывателями, смотрели телевизор и жаловались на плохие дороги и работу ЖЭКов. Теперь это бойцы. За пару часов пребывания в стенах ОГА я не встретил ни одного приезжего из России. Мариуполь, Горловка, Дзержинск, Артемовск, Красноармейск. Рядом со мной стояли обычные жители Донбасса — все те, с кем мы каждый день ездим в маршрутке, стоим в очереди, ругаемся за незакрытую дверь в подъезд. Не киевский средний класс, отгороженный от народа своим особым «достатком», а простые служащие и рабочие. И, безусловно, здесь много безработных. Всех тех, кого «попросили» за последние полтора месяца с их крохотных зарплат в частных конторках и госпредприятиях. И это еще один вывод –—чем больше сегодня будет сокращено или ущемлено в заработной плате жителей Донбасса, тем большее количество протестующих на Востоке получит Киев”.

Люди, выступившие против власти в Донецке, Луганске и многих других городах Украины, не обладали ни политическими знаниями, ни даже ясной программой действий. Путаница в их лозунгах, использование одновременно религиозных и советских или революционных символов, всё это, несомненно, должно оскорбить строгого ценителя пролетарской идеологии. Но беда в том, что сами идеологи оказались так неизмеримо далеко от массы, что не могли и не собирались не только вносить в их ряды “правильное сознание”, но хотя бы помочь разобраться в текущих политических вопросах. В то время, как движение стихийно и не без труда нащупывало свою политическую дорогу, обобщенно формулируя настроение антиолигархического и социального протеста, левые, за исключением небольшого числа активистов в Донецке и Харькове, были заняты абстрактными дискуссиями на просторах интернета.

Вполне предсказуемо, либеральная интеллигенция, как украинская, так и российская, отреагировала на протесты низов взрывом ненависти и презрения. Вышедшим на улицы рабочим досталось множество злобных кличек. Их обзывали “люмпенами”, “быдлом”, “гопниками” и, что особенно забавно, “ватниками”. Хотя вообще-то карикатурная фигура “ватника”, перерисованного с американского мультяшного героя Губки Боба, подразумевала как раз существо неизменно лояльное по отношению к государственной власти и тотально зависимое от правительственной пропаганды. В этом плане “ватниками” на Украине следовало бы считать как раз интеллектуалов, некритически воспроизводящих любые, даже самые абсурдные пропагандистские версии нового правительства.

Надо заметить, что в состязании вранья, стихийно развернувшемся между пропагандистскими службами Москвы и Киева, пальму первенства явно заслужили именно украинские коллеги. Не то, что бы в России врали меньше, но киевляне врали азартнее, изобретательнее и уже безо всякой оглядки на реальность, не задумываясь даже о том, как показываемая ими телекартинка соотносится с комментарием (чего стоят только пафосные рассказы о бронетехнике, героически отбивающейся от толпы российских спецназовцев, которые пытаются насильно кормить оголодавших солдат вареньем и домашними консервами).

То, что либеральная интеллигенция воспринимает донецкий, да и любой другой народ как врагов и угрозу своему пониманию “прогресса”, закономерно и не удивительно. Гораздо более интересно понять, почему вместе с либералами выступила и некоторая часть левых по обе стороны границы. Причем, если украинские либеральные левые по мере развития событий хотя бы корректировали свои взгляды и делали оговорки по поводу справедливости некоторых требований Донбасса (о чем можно судить по материалам киевской конференции “Левые и Майдан”), то их российские и западные единомышленники заняли совершенно непримиримую позицию, полностью солидаризируясь с киевским правительством и лидерами Евросоюза. Такие же взгляды высказала и значительная часть “евролевых”, особенно те из них, кто ранее подчеркивал необходимость выдвинуть на передний план темы мультикультурности, толерантности и политкорректности.

Наблюдая за этим, киевский политолог Владимир Ищенко с грустью констатировал: “странное чувство, когда армия уже с народом, а многие левые (анархисты!!!) все еще с властью…”

Легко заметить, что подобное положение дел невозможно объяснить чисто идеологической логикой. Показательно, что нередко люди и группы, пытающиеся возводить свою политическую родословную к мифологизированной и приукрашенной революции 1917 года, против реально происходящей революции на Юго-Востоке Украины применяли те же самые аргументы, что использовались против большевиков их оппонентами немногим менее ста лет назад.

Четверть века господства реакции, политический и моральный крах левого движения (не только на территории бывшего СССР, но и в других странах), многолетние игры в политкорректность и права меньшинств, которые должны были заменить классовую и массовую политику, всё это, конечно, не прошло даром. В плане общественного сознания мы оказались отброшены на полтора столетия назад. В том числе, кстати, и по вине интеллигенции, которая давно забыла свою народническую миссию и занималась изощренными культурно-идеологическими играми вместо того, чтобы работать с массами и для масс.

Но именно поэтому движение в Донецке со всеми его противоречиями и даже нелепостями, вроде иконок и триколоров, соседствовавших с красным знаменем, очень хорошо отражало как раз ту стадию развития, с которого рабочие выступления начинались в позапрошлом столетии, а Донецкая Республика, если к ней приглядеться внимательно, больше всего напоминала те стихийные политические формирования, которые создавали трудящиеся “до пришествия исторического материализма”.

Перед нами реальный рабочий класс — грубый, неполиткорректный, с путаницей в голове. Если вам не нравится его теперешнее идеологическое и культурное состояние — идите и работайте с массами. Благо, никто не мешает выходить к этой толпе с красными флагами и социалистическими листовками (в отличие от Майдана, где флаги рвали, а левых агитаторов избивали и выбрасывали с площади).

удущее Донецкой республики остается открытым, но именно в этом состоит грандиозный исторический шанс, чего и в помине не было во время Майдана, лидеры которого не всегда могли держать под контролем толпу, зато жестко и эффективно контролировали политическую повестку дня. Напротив, Донецкая республика формирует свою повестку дня снизу, буквально на ходу, под влиянием общественных настроений и по ходу развития событий. Эта республика и государством в строгом смысле слова не является — скорее, это объединение различных сообществ, по большей части самоорганизованных. В сущности, идеальное воплощение анархистского представления о революционном порядке — другое дело, что сами анархисты от этого открещиваются, предпочитая воспроизводить государственно-патриотическую риторику новых киевских правителей.

Нетрудно догадаться, что самоорганизация Донецкой республики срабатывает относительно хорошо именно потому, что остатки старого административного аппарата как ни в чем не бывало продолжают текущую работу, а все вопросы управления в конечном счете сводятся к организации обороны. Но так ли сильно отличается это от Парижской Коммуны (не придуманной, идеализированной и романтизированной, а той, что существовала в реальности?). Если народная республика в Донецке проживет ещё некоторое время, она неизбежно будет меняться. И далеко не обязательно в лучшую сторону. Но огромный потенциал самоорганизации масс она уже продемонстрировала, приняв свой первый бой. Безоружные люди сумели остановить и разагитировать части украинской армии, сорвав начатую Киевом “антитеррористическую операцию”. Это мирное сопротивление не только войдет в историю, но и станет важной частью коллективного социального опыта украинских и российских трудящихся...

РИМ, 29 апреля. /Корр.ИТАР-ТАСС Вера Щербакова/. Экономические санкции, которые хотят ввести США, не скажутся серьезно на России в ближайшее время. Такое мнение в интервью итальянской газете Corriere della Sera высказал бывший предприниматель Михаил Ходорковский.

По его оценке, меры, которыми грозят США, ударят по Европе больнее, чем по РФ. «Экономические санкции, даже достаточно жесткие, не будут иметь эффекта в средне- и краткосрочной перспективе. У России есть все ресурсы, чтобы оставаться самодостаточной как минимум на протяжении трех-пяти лет», — добавил Ходорковский.

Он напомнил о значительных золотовалютных запасах, находящихся в распоряжении РФ. «Москва спокойно может найти и новых потребителей для своих энергоносителей и диверсифицировать рынок сбыта для своих газа и нефти. А вот сможет ли Европа выдержать последствия санкции против России на протяжении трех-пяти лет?» — задался риторическим вопросом бывший предприниматель.

По его мнению, единственный выход из украинского кризиса — диалог с Москвой, причем Украина должна выступать единым фронтом, как единое государство, представленное авторитетными властями, гражданским обществом и населением.

Санкции Америки против России у меня вызывают мягко говоря удивление. Это прежде всего камень в огород Европы. Они будут терять миллиард евро в день и у них начнется безработица.

От Макдональдса, Бургер Кинга, Pizza Hut, Старбакса, Пепси, кока Колы, американских чипсов, сладостей и жвачек в России скоро откажутся.

Visa и MasterCard скоро потеряют российский рынок, а вместо них будет создана своя платежная система.

Предвижу изгнание Google, Yahoo, gmail, hotmail и соцсетей. Китай уже отказался кстати от ФБ.

Не исключу исчезновение с рынка России всех американских машин: Ford, Cadillac, GMC, Chevrolet, Dodge. Всей электроники, сайдинга, красок, стройматериалов, лаков и эмалей.

Это все заменят прекрасные азиатские аналоги и те европейские, которые не поддержат санкции обамовской команды. Да и своя экономика заработает на полную.

Ах, да! И последнее. В ближайшее время Россия откажется от доллара, заберет все свои деньги из американских ценных бумаг и потребует от США вернуть России ее долги. А чем выплатит долги Америка, без пяти минут банкрот, не понятно.

Чем думает Обама я не знаю, но работает он явно против Америки и Европы.