Чехов - о Толстом:
«Боюсь только Толстого. Вы подумайте, ведь это он написал, что Анна сама чувствовала, видела, как у неё блестят глаза в темноте!
... - Серьезно, я его боюсь, - говорит он, смеясь и как бы радуясь этой боязни.
И однажды чуть не час решал, в каких штанах поехать к Толстому. Сбросил пенсне, помолодел и, мешая, по своему обыкновению, шутку с серьезным, всё выходил из спальни то в одних, то в других штанах:
- Нет, эти неприлично узки! Подумает: щелкопёр!
И шёл надевать другие, и опять выходил, смеясь:
- А эти шириной с Чёрное море! Подумает: нахал...»
«Вернувшись, он (Чехов) сказал:
- Знаете, это какое-то чудо, нечто невероятное! Лежит в постели старик, телесно вполне едва живой, краше в гроб кладут, а умственно не только гениальный, сверхгениальный!
... - Вот умрет Толстой и всё пойдет к чёрту! - повторял он не раз.
- Литература?
- И литература».
(…)
«...И, помолчав, вдруг заливался радостным смехом:
- Знаете, я недавно у Толстого в Гаспре был. Он ещё в постели лежал, но много говорил обо всём и обо мне, между прочим. Наконец я встаю, прощаюсь. Он задерживает мою руку, говорит: "Поцелуйте меня", и, поцеловав, вдруг быстро суется к моему уху и этакой энергичной старческой скороговоркой: "А всё-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы ещё хуже!"»
(из воспоминаний Ивана Бунина о Чехове)
* * *
После сообщений в прессе о тяжёлой болезни Толстого, Чехов пишет из Ялты М.О.Меньшикову:
«Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жизни образовалось бы большое пустое место.
Во-первых, я ни одного человека не любил так, как его; я человек неверующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру.
Во-вторых, когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором; даже сознавать, что ничего не сделал и не делаешь, не так страшно, так как Толстой делает за всех.
В-третьих, Толстой стоит крепко, авторитет его громадный, и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, наглое и слезливое, всякие шершавые, озлобленные самолюбия будут далеко и глубоко в тени. Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте так называемые литературные настроения и течения. Без него бы это было беспастушное стадо или каша, в которой трудно было бы разобраться».
(из письма Чехова Б. Лазаревскому)
«...Знаете, есть люди, которые боятся делать гадости только потому, что жив ещё Толстой. Да, да, да».